Сталин перед судом пигмеев
Шрифт:
Казалось бы, фальшивка Левина была разоблачена. Однако в борьбе против Сталина даже добросовестные исследователи готовы были пожертвовать профессиональной этикой. Поразительным образом уничтожив версию Левина буквально «на корню», Д. Даллин не считал необходимым отказаться от ее использования в дальнейшем и он писал в заключение своей рецензии: «В отношении Сталина все сгодится и чем грязнее подозрение, тем больше оснований, что оно окажется правдивым». На деле «правдивость» означала лишь внешнее правдоподобие «грязного подозрения», достигавшееся с помощью приемов грязной пропаганды. Творцы антисталинской пропаганды исходили из того, что нельзя прибегать к фальшивкам, которые легко разоблачить. Однако это не означало, что они не были готовы прибегать к такому искажению истины, которое не так легко поддавалось разоблачению и не вызывало недоверия у читателей. Такое освещение фигуры Сталина отвечало задачам внешней политики США.
Внешнеполитические стратеги США всячески поощряли изучение жизни и
Характерно, что в своих вводных замечаниях перед началом своих книг, в которых выражалась признательность тем, кто помог им в работе над биографиями, Р. Таккер («Сталин как революционер»), Адам Улам («Сталин. Человек и его эра»), а также английский автор Эдвард Смит («Молодой Сталин. Ранние годы неуловимого революционера») спешили выразить признательность Джорджу Кеннану. Хотя последний был историком, но не следует забывать, что, прежде всего, он был видным американским дипломатом, сыгравшим решающую роль в развязывании «холодной войны». В своей телеграмме из 8 тысяч слов, направленной в начале 1946 года из Москвы в Вашингтон, советник американского посольства Джордж Кеннан, искажая историю нашей страны как дореволюционную, так и советскую, писал о якобы извечной непримиримости России к Западу и ее извечной агрессивности. «Главным элементом любой политики США по отношению к СССР, — призывал. Кеннан, — должно быть долговременное, терпеливое, но твердое и бдительное сдерживание русских экспансионистских тенденций». Сформулированная Кеннаном «доктрина сдерживания» была положена в основу внешней политики США с начала 1946 года. В дальнейшем же Кеннан стал «крестным отцом» американского и даже всего англосаксонского сталиноведения. Следует также учесть, что Роберт Таккер был сам профессиональным американским дипломатом, а Эдвард Смит — профессиональным английским разведчиком.
Ориентируясь, прежде всего, на отечественную аудиторию, американские авторы исходили из тех представлений о мире и жизни других стран, которые сложились у среднего американского читателя историко-политической литературы. А поскольку со времен создания Соединенных Штатов средний американец убежден в извечном противостоянии своей «демократической» державы «тираниям», существующим или существовавшим в других странах мира, то образ Сталина вписывался в канонические представления о «тиране», на которых были воспитаны многие поколення американцев. Поэтому аннотация к книге Роберта С. Таккера «Сталин как революционер», помещенная на суперобложке, открывалась словами: «То, что Сталин был одним из величайших тиранов в истории, стало ясно еще при его жизни и стало пользоваться широким признанием через 20 лет после его смерти». В предисловии к своей книге, опубликованной в 1973 году, ее автор писал: «Поток разоблачений из России после смерти Сталина в 1953 году не оставляет никаких сомнений в том, что он войдет в историю как олицетворение тирании. Эти разоблачения делают неопровержимым утверждение о том, что он был диктаторской личностью». Аналогичным образом оценивали Сталина и другие американские авторы его биографий.
В то же время незнакомство значительной части американской аудитории со многими краями за пределами США вынуждало авторов биографий Сталина давать краткие пояснения относительно России и Грузии. Так, в своем труде «Сталин как революционер. 1879–1929» Роберт Таккер открывал главу, посвященную первым годам жизни Сталина, длинной цитатой из книги князя В. Багратиона «Географическое описание Грузии», написанной в конце XVIII века. В ней говорилось, что грузины — «упорны в бою, любители оружия, гордые и дерзкие. Они настолько любят личную славу, что готовы пожертвовать своей родиной или своим владыкой ради личного успеха. Они гостеприимны, приветливы. Если собираются два или три грузина, они быстро найдут возможность весело провести время. Они щедры и даже расточительны по отношению к своей и чужой собственности. Они никогда не думают о накоплении богатства… Они проявляют преданность по отношению друг к другу и оказывают поддержку друзьям, они помнят добро и обязательно за добро платят добром, но будут стараться отомстить обидчику. Они быстро переходят от одного настроения к другому. Они упрямы, честолюбивы, склонны к лести и обидчивы». Видимо, предполагалось, что этот перечень противоречивых качеств, названных грузинским князем почти два столетия назад, в какой-то степени помогал читателю понять образ мысли и жизни Сталина.
Однако вскоре Таккер поспешил подчеркнуть, что Сталин утратил эти в целом привлекательные качества грузин, так как демонстративно отвернулся от своей родины. Онутверждал, что постепенно у Сталина развилась «определенная враждебность по отношению к Грузии». Объясняя такую перемену, которая якобы произошла в сознании Сталина, Таккер считал, что, по мнению Сталина, Грузия в ходе своей истории постоянно терпела поражения, а Россия постоянно побеждала. Поэтому, полагал Таккер, Сталин «активно отверг… свою принадлежность к Грузии… Это означало переход Джугашвили от побежденной стороны к победителю». При этом Таккер ссылался на высказывание Сталина на XII съезде партии о «маленькой советской территории, именуемой Грузией». Грубо искажая подлинные чувства Сталина к своей родине, Таккер подгонял характеристику сына грузинского народа под привычный для рядового американца образ диктатора, попирающего любые человеческие чувства в угоду властолюбию.
Пригодились Таккеру и воспоминания бывшего одноклассника Сталина Ирамешвнли. По его словам, юный Сталин «был бесчувственен по отношению к живым существам, его не трогали радости и горе его одноклассников, он никогда не плакал. Он хотел лишь одного — побеждать и внушать страх». В последующем эти заявления Ирамешвнли использовали американский исследователь и профессиональный дипломат Роберт Таккер в своей книге «Сталин как революционер» и английский историк Алан Баллок в своей книге «Гитлер и Сталин. Параллельные биографии».
Не обремененный глубокими познаниями об истории внутриполитической борьбы в России и Грузии, американский читатель мог не придать значения тому обстоятельству, что, в отличие от своего соученика, Иосиф Ирамешвнли стал меньшевиком и эмигрировал из Грузии после установления там Советской власти, когда Сталин стал одним из руководителей Советского правительства. Не имело большого значения для американского читателя и то обстоятельство, что книга Ирамешвили вышла в свет в Германии в 1932 году, когда. Сталин уже несколько лет был фактическим полновластным правителем СССР, а Веймарскую республику сотрясал глубочайший экономический и острый политический кризис. Пользовавшаяся поддержкой СССР Коммунистическая партия Германии во главе с Эрнстом Тельманом подвергалась в это время травле не только со стороны нацистов, но и подавляющего большинства других политических партий страны. Кампания против германских коммунистов постоянно подкреплялась антисоветской пропагандой, одним из главных объектов которой был руководитель СССР — Сталин. Как вспоминал мой отец, проходивший в 1932–34 годах производственную практику на заводах Круппа в Германии, в ту пору на стенах домов в Германии можно было увидеть плакаты, на которых изображались жертвы голода в СССР, устрашающие физиономии красных комиссаров и карикатурные изображения Сталина. Антисоветская истерия сопровождала приход нацистов к власти, запреет компартии, а затем и других политических партий. Поэтому выход книги Ирамешвилн за несколько месяцев до прихода Гитлера к власти можно рассматривать как часть пропагандистского обеспечения нацистского переворота. Эти обстоятельства, позволявшие увидеть конъюнктурный характер замечаний Ирамешвили или, по крайней мере, его желание свести счеты со своим политическим врагом, не были знакомы американским читателям.
Зато американские читатели неплохо разбирались в психоаналитических интерпретациях человеческих характеров и с готовностью принимали объяснения поведения политического руководителя на основе произвольного истолкования его отношения к своим родителям в детстве. Весьма произвольно и упрощенно истолковывая отношения внутри семьи Сталина, Таккер утверждал, что «победа над сердцем матери» породила в Сталине «самообожание», развила в нем «чувство победителя», а также «уверенность в успехе». Однако вряд ли любовь матери к сыну является настолько редким явлением в жизни людей, что это приводит к «успехам» и «победам» сталинского масштаба. Кроме того, Таккер обходит то обстоятельство, что любовь Екатерины к сыну не была слепой и не мешала ей быть строгой к нему и порой сурово его наказывать.
Рассказ о пребывании Сталина в училище и семинарии православной церкви также усиливал у многих американских читателей предубеждение к человеку из чужой им церкви. Существенным недостатком семинарии, по мнению А. У лама, было также то обстоятельство, что в ней «не было возможностей для общения с семьями из более культурных слоев общества. Большинство студентов были грузинами; здесь было лишь немного русских и армян из обедневшихсредних классов или крестьян. Там не было возможности познакомиться и развить дружеские отношения с евреем или католиком, расширить свой кругозор и подумать о других предметах, кроме стремления к выдвижению или борьбы против угнетения, научиться терпимости не через Приобщение к политической философии, а благодаря личному опыту».,А. Улам сожалел, что пребывание в семинарии не «могло развить у деревенского паренька утонченные манеры, любовь к женскому обществу и легкость общения с женщинами». Улам уверял, что «русская православная церковь и полувосточный характер Грузии пропитаны мужским шовинизмом», и замечал, что отсутствие утонченных манер проявились затем в «ночных банкетах на даче Сталина».
Кроме того, Адам Улам подчеркивал, что в семинарии не было курсов естественных наук и не изучались современные иностранные языки. Из этого обстоятельства Улам делал два вывода. Во-первых, он считал, что из-за этого «в ходе своей революционной учебы Сталин никогда не смог добиться понимания немецкой мысли в той степени, в какой это было необходимо для будущего марксистского руководителя». Во-вторых, «нехватка подготовки в предметах, позволявших освоить научный метод мышления, а также отсутствие математики, несомненно способствовало его обскурантизму и отрицанию им чистой научной теории, что нанесло огромный ущерб советской науке и советским ученым».