Чтение онлайн

на главную

Жанры

Сталин перед судом пигмеев
Шрифт:

И все же, хотя выступать в защиту Сталина после начала травли Нины Андреевой никто публично не решался, журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия», газета «Литературная Россия» и ряд других органов печати давали отпор политической кампании, которая все больше приобретала характер «охоты на ведьм».

В это время в либеральной печати поднялась еще более высокая волна нападок на Сталина и сталинистов. Одной из таких публикаций стала статья Юрия Карякина «Ждановская жидкость» или против очернительства». Начиная свою статью с обвинений в адрес A.A. Жданова, Юрий Карякин переходил к атакам на И.В. Сталина, а затем выдвигал развернутую программу расследования «дела Андреевой». Именуя письмо Андреевой «Манифестом» антиперестроечных сил, Карякин писал: «Убежден: будет воссоздана — день за днем, во всех драматических и комических подробностях — вся хроника событий вокруг «Манифеста», вся хроника его замысла, написания, публикации,

хроника организации его одобрения. Чем определялся выбор дня для публикации? Какой стратегией? Почему не появился «Манифест», скажем, 10 марта или 21-го? Особенно будет интересна хроника событий между 13 марта и 5 апреля. Сколько местных газет перепечатали «Манифест»? Сколько было размножено с него ксероксов? Сколько организовано обсуждений-одобрений? По чьему распоряжению? Как пробуждалась местная инициатива? Кем? Почему три недели не было в печати ни одного слова против, за исключением, кажется лишь «Московских новостей» и «Тамбовской правды»? Почему Нину Андрееву хочется назвать лишь соавтором «Манифеста» и, к тому же, далеко не главным? А кто главный? Почему частное мнение, совершенно очевидно противопоставленное всему курсу партии и государства на обновление, почему оно фактически господствовало беспрекословно и безраздельно в течение тех трех недель (точнее: двадцати четырех дней)? Почему оно фактически навязывалось — через печать или как-то еще — всей партии, всему народу, всей стране? Как это согласуется с лозунгом «больше демократии, больше социализма», с гласностью, с Уставом и Программой партии, с Конституцией государства, наконец? Что это за Нина Андреева такая, обладающая столь небывалым и непонятным всемогуществом? А если это действительно не она, то кто? Стало быть, речь идет о чьей-то платформе? О чьей конкретно? И почему тогда ее истинные создатели спрятались за бедного химика? И последний вопрос: если оказалось возможным такое, то почему невозможно и худшее?»

Эти вопросы позволяют воссоздать атмосферу, в которой разворачивалась травля Нины Андреевой, ее письма и тех, кто поддержал преподавателя химии. Поток вопросов, заданных Карякиным, отражает не только его натуру, но и характер словопрений в кружках столичной интеллигенции, Запугивая себя и других ужасами «доносов» и «следствий», Карякин, как и прочие участники подобных «непросыхающих» дискуссий, на деле доносили на Нину Андрееву, на тех, кто публиковал ее письмо, на тех, кто ее поддержал, и давали четкие указания, каким образом вести следствие по «делу Нины Андреевой». Постоянно возмущаясь «заговорщическими» версиями, которыми изобиловали процессы 30-х годов, и объявляя параноиками советских руководителей тех лет, Карякин и его друзья демонстрировали параноидальную одержимость, увидев в частном письме Нины Андреевой широко разветвленный заговор, направленный против правящей партии и Советского государства. Карякин, не упускавший случая, чтобы выразить свое негодование по поводу произвольных приговоров 30-х — начала 50-х годов, спешил подсказать компетентным органам партии и государства, что Андреева и «другие» нарушили Устав и Программу партии, а также Конституцию СССР. Видимо, все те, кого хотел привлечь к ответственности Карякин, должны были быть исключены из партии, а затем преданы суду по всей строгости закона за покушение на конституционный строй.

Пугая читателей картиной репрессий, которые должны были обрушиться на страну в случае, если бы сторонники Нины Андреевой восторжествовали, Карякин изображал; из себя и своих единомышленников жертв возможного, хотя и несостоявшегося террора. Доказывая правоту своих измышлений, он обрушивал на читателей новую серию вопросов: «Или все эти вопросы неправомерны, и надо запретить их задавать? А может быть, надо еще запретить над ними и думать? Или они нас не касаются? Не нашего ума дело? Почему это не нашего? А чьего тогда, позвольте узнать? Разве от прямого ответа на них не зависит тоже ход, судьба обновления?»

На протяжении своей статьи Карякин постоянно обыгрывал сходство названия ароматического препарата, использовавшегося в России в XIX веке («ждановская жидкость»), с фамилией A.A. Жданова. Поскольку никакой 3 связи между данным препаратом и покойным партийным руководителем Карякин не мог логично проследить, то для объяснений этой поверхностной ассоциации приходилось опять обращаться к работе Ф. Углова. Ссылаясь на исследователя проблемы алкоголизма И.А. Сикорского, Углов утверждал, что «под влиянием алкоголя» особенно сильно разрушаются «более сложные» умственные процессы — «ассоциации»: «Вместо внутренних ассоциаций часто проявляются ассоциации внешние, нередко стереотипные, основанные на созвучии, случайном внешнем сходстве предметов… Иногда подобные ассоциации появляются без малейшего основания, но зато упорно держатся в уме, всплывая снова и снова. Человек как бы «зацикливается» на них. Такие ассоциации напоминают собой патологическое явление, замечаемое при неврастении и психозах… Все это указывает на глубокие изменения механизма мышления человека».

Очевидно, став давно жертвой «стереотипных», «внешних», «случайных» ассоциаций, Карякин старался уничтожать глубинные ассоциации, сложившиеся в общественном сознании советских людей. В характерной для него агрессивной манере он писал: «Знаю, знаю, всю жизнь от вас слышу: в сознании народа слова социализм и Сталин — слились, отождествились, и надо с этим считаться. Да, к беде нашей великой, это так (впрочем, далеко не у всех). Я бы даже добавил: слова эти — склеились! Ну и что?» И опять прибегая к случайным ассоциациям и подменяя логику ее видимостью, Карякин с торжеством провозглашал: «Были в свое время склеены слова христианство и инквизиция, Христос и Торквемада. Расклеились».

Вместо сложившихся в общественном сознании ассоциаций, Карякин навязывал иные. Он требовал признания постулатом следующее положение: «Сталин — это беспрерывное, систематическое понижение цены человеческой жизни — до нуля, понижение цены личности — до отрицательной величины: личность — вот главный враг, вот что всего подозрительнее, всего опаснее». И тех, кто не признавал этот постулат, автор говорил, что они задыхаются в «чистой атмосфере». Обращаясь к ним, он утверждал: «Лишь в темноте вы чувствуете себя сильными (да и в самом деле — сильны), а на свету? На свету вы бессмысленно хлопаете глазами, как филины».

Эти явно не человеческие существа, не способные дышать свежим воздухом и теряющие ориентацию на свету, совершали, по словам Карякина, фантастические преступления: «Вы пытаете факты точно так же, как ваши предшественники пытали живых людей. Вы снова хотите их, эти факты, арестовать, заточить, испепелить. Для вас преступлением является само раскрытие преступлений… Совесть для вас (совесть) — это весть не о боли, не о судьбе народа, а весть о воле начальства сталинско-ждановской выучки… Вы боитесь, боитесь и народа своего, и правды, и совести».

В стране, в которой развернулась охота на «сторонников Нины Андреевой», статья Карякина пользовалась огромной популярностью, особенно среди части интеллигенции. Поэтому она была включена в сборник «Иного не дано». Что же было это «нечто», чему не было альтернативы?

Представлено 34 статьи различных авторов на самые разные темы. Писатель С. Залыгин высказался на обычную для него тему, протестуя против попыток вернуться к отвергнутому уже плану о переброске северных рек. Указав в начале своей статьи о том, что он не хотел участвовать в сборнике, так как он «детально знаком лишь со сравнительно узким кругом вопросов, касающихся в основном работы научных учреждений и публикации научной литературы», академик В. Гинзбург в своей статье «Против бюрократизма, перестраховки и некомпетентности» высказал справедливые упреки в адрес невероятно усложненной процедуры оформления научных публикаций.

В своей большой статье социолог Т. Заславская приводила данные опросов относительно отношения к перестройке. При этом оказывалось, что за перестройку выступают поголовно «передовые рабочие и колхозники», а против перестройки почти поголовно «ответственные работники управлений», «ответственные работники торговли и обслуживания», «необоснованно привилегированный слой рабочих» и «представители организованной преступности». Хотя невольно возникали сомнения, каким образом авторы опросов смогли выделить такие группы (неужели люди сами именовали себя «представителями организованной преступности» или «передовыми рабочими и колхозниками»?), статья содержала обычные для того времени в советской печати положения о необходимости перестройки.

Несмотря на зазывное название своей статьи («Зачем дорога, если она не ведет к храму?»), в таком же духе высказывался и Н. Моисеев: «Наука современный научный марксистский анализ состояния нашего общества как никогда нужны именно сегодня, на начальном этапе трудного и длительного переходного пути, на который, как мы все надеемся, вышла наша страна». Резко осудив бюрократию и высказав ряд замечаний о возможных позитивных последствиях введения рыночных механизмов, Моисеев тут же оговаривался и замечал: «С помощью рынка ГОЭЛРО не реализуешь. Вот почему и на рынок нужна определенная управа». Затем Моисеев рассказывал об истории ГОЭЛРО и его огромной роли в развитии советской экономики. В этих статьях не было ничего радикального. Против Значительной части их содержания трудно было возразить, громкое название «Иного не дано», объединявшее эти статьи, казалось излишним. Но статьи академика Гинзбурга, писателя Залыгина и ряда других авторов служили лишь удобным прикрытием для других материалов, предлагавших программу радикальных перемен в обществе. Лозунг борьбы против бюрократии использовался для того, чтобы доказать необходимость коренного демонтажа советской системы. «Иного», кроме разрушения существующего строя, «не дано», — утверждали большинство авторов, которых в то время стали именовать «прорабами перестройки».

Поделиться:
Популярные книги

Жена моего брата

Рам Янка
1. Черкасовы-Ольховские
Любовные романы:
современные любовные романы
6.25
рейтинг книги
Жена моего брата

Чайлдфри

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
6.51
рейтинг книги
Чайлдфри

Стражи душ

Кас Маркус
4. Артефактор
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Стражи душ

Король Руси

Ланцов Михаил Алексеевич
2. Иван Московский
Фантастика:
альтернативная история
6.25
рейтинг книги
Король Руси

Любимая учительница

Зайцева Мария
1. совершенная любовь
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
8.73
рейтинг книги
Любимая учительница

На границе империй. Том 4

INDIGO
4. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
6.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 4

Кодекс Охотника. Книга XIX

Винокуров Юрий
19. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XIX

Камень. Книга восьмая

Минин Станислав
8. Камень
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
7.00
рейтинг книги
Камень. Книга восьмая

Газлайтер. Том 9

Володин Григорий
9. История Телепата
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Газлайтер. Том 9

Возвращение Безумного Бога 2

Тесленок Кирилл Геннадьевич
2. Возвращение Безумного Бога
Фантастика:
попаданцы
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Возвращение Безумного Бога 2

Неудержимый. Книга XVI

Боярский Андрей
16. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XVI

LIVE-RPG. Эволюция 2

Кронос Александр
2. Эволюция. Live-RPG
Фантастика:
социально-философская фантастика
героическая фантастика
киберпанк
7.29
рейтинг книги
LIVE-RPG. Эволюция 2

Камень. Книга 4

Минин Станислав
4. Камень
Фантастика:
боевая фантастика
7.77
рейтинг книги
Камень. Книга 4

Дело Чести

Щукин Иван
5. Жизни Архимага
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Дело Чести