Сталин. Большая книга о нем
Шрифт:
другу. Но Каплер ее не подпустил — она уже дважды была замужем, ее сыну исполнилось
девять лет. Но Светлана приезжала на дачу к Каплеру, подружилась с его сыном Анатолием. Тот
вспоминал, как Светлана перелезала через их дачный забор и приходила даже тогда, когда
Каплер не хотел ее видеть. В этом проявлялся настоящий сталинский характер».
Сама Светлана тоже оставила воспоминания о Каплере, о котором была готова говорить,
кажется, всегда. Уже не было в живых ни Алексея Яковлевича,
вспоминала о событиях почти полувековой давности так, словно все было только вчера.
«Всего лишь какие-то считанные часы провели мы вместе зимой 1942/43 года, да потом,
через одиннадцать лет, такие же считанные часы в 1956 году — вот и все». Мимолетные
встречи сорокалетнего человека с «гимназисткой» и недолгое их продолжение потом — стоит
ли вообще много говорить и думать об этом? Василий привез Каплера к нам в Зубалово в конце
октября 1942 года. Был задуман новый фильм о летчиках, и Василий взялся его
консультировать. Он познакомился тогда для этой цели также с Р. Карменом, М. Слуцким, К.
Симоновым, Б. Войтеховым, но, кажется, дальше шумных застолий дело не двинулось.
В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но
потом — нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы
впервые заговорили о кино. Люся Каплер — как все его звали — был очень удивлен, что я
что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и
чечеткой. Тогда он предложил показать мне «хорошие фильмы» по своему выбору и в
следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Гарбо. Я была
совершенно потрясена тогда фильмом, а Люся был очень доволен мной.
…3-го марта утром, когда я собиралась в школу, неожиданно домой приехал отец, что
было совершенно необычно. Он прошел своим быстрым шагом прямо в мою комнату, где от
одного его взгляда окаменела моя няня, да так и приросла к полу в углу комнаты. Я никогда еще
не видела отца таким. Обычно сдержанный и на слова и на эмоции, он задыхался от гнева, он
едва мог говорить. «Где, где это все? — выговорил он. — Где все эти письма твоего писателя?»
Нельзя передать, с каким презрением выговорил он слово «писатель».
«Мне все известно! Все твои телефонные разговоры — вот они, здесь! — Он похлопал
себя рукой по карману. — Ну! Давай сюда! Твой Каплер — английский шпион, он арестован!» Я
достала из своего стола все Люсины записи и фотографии с его надписями, которые он привез
мне из Сталинграда. Тут были и его записные книжки, и наброски рассказов, и один новый
сценарий о Шостаковиче. Тут было и длинное печальное прощальное письмо Люси, которое он
44
дал мне в день рождения — на память о нем.
«А я люблю его!» — сказала наконец я, обретя дар речи.
«Любишь!» — выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову, и я
получила две пощечины — впервые в своей жизни. «Подумайте, няня, до чего она дошла! — Он
не мог больше сдерживаться. — Идет такая война, а она занята!..» Ион произнес грубые
мужицкие слова, других слов он не находил. «Нет, нет, нет, — повторяла моя няня, стоя в углу и
отмахиваясь от чего-то страшного пухлой своей рукой, — «Нет, нет, нет!» — «Как так —
нет?! — не унимался отец, хотя после пощечин он уже выдохся и стал говорить спокойнее. —
Как так нет, я все знаю!» И, взглянув на меня, произнес то, что сразило меня наповал: «Ты бы
посмотрела на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!» И ушел к себе в столовую,
забрав все, чтобы прочитать своими глазами.
У меня все было сломано в душе. Последние его слова попали в точку. Можно было бы
безрезультатно пытаться очернить в моих глазах Люсю — это не имело бы успеха. Но когда мне
сказали: «Посмотри на себя», — тут я поняла, что действительно, кому могла быть я нужна?
Разве мог Люся всерьез полюбить меня? Зачем я была нужна ему?
Фразу о том, что «твой Каплер — английский шпион», я даже как-то не осознала сразу. И
только лишь машинально продолжая собираться в школу, поняла наконец, что произошло с
Люсей. Но все это было как во сне.
Как во сне я вернулась из школы. «Зайди в столовую к папе», — сказали мне. Я пошла
молча. Отец рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии. «Писатель! — бормотал он. —
Не умеет толком писать по-русски! Уж не могла себе русского найти!»
То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего. Мне было все
безразлично. Я молчала, потом пошла к себе. С этого дня мы с отцом стали чужими надолго. Не
разговаривали мы несколько месяцев; только летом встретились снова. Но никогда потом не
возникало между нами прежних отношений. Я была для него уже не та любимая дочь, что
прежде».
И вновь слово Марфе Пешковой, ближайшей подруге Светланы Аллилуевой:
«Светлана не могла смиряться, что те, кто ей нравился, не хотели быть с ней. Потом с ней
уже и вовсе что-то неладное стало происходить. Как-то она решила пригласить к себе, у нее
тогда уже была своя квартира в Доме на Набережной, одноклассников. Я тоже там была. И был
такой Юра Герчиков. Мы все ушли, а она его попросила, чтобы он помог ей посуду помыть и