Сталин. Феномен вождя: война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой
Шрифт:
И последнее, но важное. Сухие расчеты немецких и российских военных историков показывают, что если летом 1941 года боевые потери Красной армии в столкновениях с вермахтом составляли пропорцию 1:3 в пользу немцев, то к концу 1944 года на каждого погибшего в бою красноармейца уже приходилось 4 убитых немца. Профессиональная квалификация офицерского корпуса и солдат Красной армии к концу войны оказалась на голову выше немецкого вермахта. В ходе войны командование Красной армии начало на практике учиться военной науке, и русские научились воевать лучше немцев. Остается только сожалеть, что факты эти не получают в нашей публицистике широкого хождения.
Так что при оценке военных
Но бесспорно и то, что потерь с нашей стороны было бы в разы меньше, если бы не тяжелые политические ошибки Сталина и его окружения, совершенные в 1930-х годах.
Глава 3. Защищая себя, русские спасали от гибели человеческую цивилизацию
Сегодня, спустя много десятков лет после того, как в мае 1945 года войска Красной армии взяли штурмом Берлин и подняли Знамя Победы над Рейхстагом, война кажется событием очень далеким, а Победа в ней для ныне живущих поколений – почти виртуальной. Более того, нынешнему поколению россиян иногда кажется, что иначе и быть не могло, что мы просто не могли не победить гитлеровскую Германию.
Однако весь драматизм тех далеких лет в том и состоял, что СССР не только мог, но должен был ту войну проиграть, а русская нация и другие объединившиеся вокруг нее народы – исчезнуть.
Тогда, в 1941–1945 годах, всем в мире было ясно, что основную тяжесть войны вынесла на своих плечах Россия, которая за четыре года сражений перемолола на своих фронтах 80 % живой силы и военной техники гитлеровской Германии, которую (технику) Гитлеру поставляла вся Европа: танки для русского фронта производили чешские заводы «Шкода» и т. д. Но так было тогда. А потом, после 1991 года, американская, а вслед за ней и западноевропейская публицистика вдруг, как по команде (а может быть, и действительно по команде?), стала отрабатывать тезис о том, что коричневая чума ХХ века – германский и итальянский фашизм, японский милитаризм – были побеждены совместными действиями США и Англии при участии Красной армии. Именно при участии, а не в силу решающего вклада СССР в победу. Этот тезис тотчас же был активно подхвачен неофитами НАТО из стран Балтии и Восточной Европы. Поведение политических элит всех этих стран объяснимо: все они, кроме англичан (которые успешно или нет, но героически – совершенно точно, первыми из цивилизованных наций начали войну с гитлеровской Германией и довели ее до конца), все они сегодня стремятся оправдать в собственных глазах добровольную коленопреклоненность перед Гитлером своих национальных правительств, хотят вытравить из народной памяти своих стран факты участия своих вооруженных формирований на стороне Гитлера, как и их почти поголовное истребление на советско-германском фронте.
Эти старания с годами становятся тем настойчивее, чем очевиднее вырисовывается тот факт, что роль России в той войне для судеб западной цивилизации оказалась решающей.
Между тем там, в сфере этой западной цивилизации, общественное мнение широких масс населения не дает себе труда вспомнить и подумать о том, почему после победы наших войск в Сталинградской битве король Великобритании решил подарить
А мы сегодня, имея в руках практически все основные документы тех лет, подкрепленные свидетельствами очевидцев, можем сказать, что самая тяжелая для Сталина (а значит, и для СССР) ситуация складывалась для нас не только в 1941-м, как в литературе принято считать, а и осенью 1942-го, когда гитлеровский вермахт угрожал перерезать Волгу в районе Сталинграда и начать продвижение к Уралу.
Личный переводчик Сталина Валентин Бережков (1916–1998) в своих мемуарах оставил уникальную запись на этот счет, относящуюся к моменту визита У. Черчилля в Москву в период самых ожесточенных боев в Сталинграде.
«После одной из бесед с Черчиллем в кремлевском кабинете Сталина, – пишет Бережков, – я должен был составить для советского посольства в Вашингтоне текст телеграммы, которую, по обыкновению, сразу же подписывал Сталин.
Мой первый вариант не во всем его устроил, и, сделав несколько конкретных замечаний, он предложил мне, устроившись в конце длинного, покрытого зеленым сукном стола, переписать текст начисто. Пока я был занят этим делом, Сталин прохаживался по узорчатой ковровой дорожке, попыхивая трубкой. Молотов остался у другого конца стола, где он сидел во время беседы с Черчиллем.
Вот тогда-то я и услышал из уст нашего вождя то, о чем до сего момента он не решался поведать никому.
– Как бы, Вячеслав, нам не пришлось пополнить список правительств в изгнании, – произнес Сталин глухим голосом. – Если германцы продвинутся за Урал, это может случиться…
– Но это равносильно гибели, – как-то растерянно отреагировал Молотов.
– Погибнуть мы всегда успеем. Но стоит прикинуть, какие могут быть варианты. Говорил же Черчилль, что в случае оккупации нацистами Англии его правительство будет продолжать борьбу из-за границы, например из Канады.
Сталин подошел к одному из свернутых вдоль стены рулонов и, потянув за шнурок, развернул карту Восточного полушария.
– Победа над СССР, в чем в таком случае будет участвовать и Япония, – продолжал Сталин, – будет означать огромное усиление держав фашистской оси. Вот почему Англия и Америка будут еще больше нуждаться в помощи советского народа и нашей партии. Подпольные обкомы, которые мы создали в конце прошлого года, когда враг подошел к воротам Москвы, не расформированы и продолжают подготовку ко всеобщей партизанской войне. Наш народ верит в партию и ее руководство и будет выполнять наши указания, даже поступающие издалека…
Проведя своей здоровой правой рукой по периметру Советского Союза, Сталин продолжал:
– Нам, конечно, не следует повторять путь в Лондон, где уже и без того больше дюжины правительств в изгнании. Я не случайно сказал вчера Черчиллю, что уже бывал в Лондоне, на съезде партии большевиков вместе с Лениным. Мне этого хватит. Но вот Индия могла бы быть подходящим местом…
И он легонько провел трубкой по огромному субконтиненту.
Меня потрясло услышанное. Но я сделал вид, что погружен в свою работу. Постарался поскорее дописать телеграмму и не мешкая выбраться из сталинского кабинета, где на меня обрушилось это страшное предположение» [28] .
28
Бережков В.М. Рядом со Сталиным. М.: Вагриус, 1999. С. 351–352.