Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Конечно, в высшей степени несправедливо сваливать всю вину только на одного Павлова. Но... дело было уже не в Павлове. В свое время Сталин заявил, что если его собственная жена будет вредить делу, он не пощадит и ее. Так что же говорить о Павлове, который вместе с другими военачальниками должен был прикрыть собой все того же Сталина?
Мог ли Сталин найти более мягкие меры для наказания Павлова и всех тех, кто оказался, в конце концов, повинен в страшных поражениях в первые дни войны? Наверное, уже нет. Это был урок не только для самого Павлова, но и своеобразное предупреждение всем другим: кто бы ни был виноват в поражениях, отвечать будете вы!
Даже в эти трагические для страны дни он остался Сталиным, и вместо того, чтобы по-настоящему разобраться в причине всех свалившихся на страну бед, он занялся поисками козлов отпущения и нашел их в генерале Павлове и его командирах. Как и всегда в таких случаях, их избивали и пытали до тех пор, пока они не сознались в участии в военном заговоре против Сталина. В середине июля ему принесли на подпись «Постановление Государственного комитета обороны СССР», согласно которому командующий Западным фронтом и его пять ближайших помощников были приговорены судом Военного трибунала к расстрелу.
Прочитав его, он взглянул на застывшего рядом Постышева.
— Я одобряю приговор, но скажи Ульриху, — произнес он, — пускай он выбросит весь этот хлам о «заговоре». Никаких апелляций. Потом сообщите обо всем фронтам...
Мог ли он поступить иначе? Сказать невозможно. К войне, да еще такой страшной, нельзя подходить с позиций мирного времени. И привыкший к крови Сталин прекрасно знал: панику можно было остановить только крутыми мерами.
3 июля 1941 года Сталин наконец-то выступил по радио с той самой речью, которую от него вот уже почти две недели ждала огромная страна. На этот раз он отбросил всех официальных «товарищей» и обратился к людям по-христиански: «Братья и сестры!» Наверное, понимал, сейчас не до идеологий и надо затронуть в душах самое сокровенное... Назвав военные успехи Германии «непродолжительным военным выигрышем», он призвал понять глубину нависшей над страной опасности, полностью отрешиться от беспечности и перестроить всю работу на военный лад.
Не обошлось, мягко говоря, и без преувеличений. Да и как иначе оценить заявление Сталина, что, напомнив о славных победах русского оружия над Наполеоном и Вильгельмом II, он поведал о том самом немецком тыле, который якобы представлял собой вулкан, «готовый взорваться и похоронить гитлеровских авантюристов». А чего стоило его заявление о том, что теперь СССР имеет верного союзника в... «лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами»?!
Слушая Сталина, можно было подумать, что речь шла не о том самом «германце», который всегда рвался завоевывать другие страны и всегда мечтал о порабощенной России.
На самом деле это было далеко не так. «Они (немцы. — Прим. авт.), — писал известный немецкий историк Себастиан Хаффнер в 1971 году, — ничего не имели против создания Великой германской империи... Однако... они не видели пути, обещающего успех в достижении этой заветной цели. Но его видел Гитлер. И когда позже этот путь, казалось, стал реальным, в Германии не было почти никого, кто не был бы готов идти по нему».
И достаточно посмотреть хронику конца 1930-х годов и ту истерию, с какой «верный союзник Советского Союза» приветствовал своего фюрера, чтобы понять справедливость этих слов. Да, потом Гитлера будут проклинать многие, но отнюдь не из-за того, что он пошел на Россию, а потому что не смог завоевать ее.
Поведал Сталин и о том, что «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения...» Но... это была святая ложь. Да и что еще оставалось Сталину? Заявить на всю страну, что немцы продолжают свое победоносное продвижение в глубь советских территорий и успешно громят Красную Армию, которая так толком еще и не смогла опомниться от неожиданного, а потому вдвойне сокрушительного удара?
И своей цели Сталин добился: его обращение всколыхнуло всю страну. Хотя были и такие, кто обреченно заявлял: «Поздно говорить о добровольцах, поздно обращаться к народу, когда немцы уже подходят к Москве». Добровольцы и советский народ показали, кто был прав...
Тем временем отступление советских войск продолжалось. На шестой день войны был взят Минск, 11 июля танковые армии Гудериана форсировали Днепр и устремились к Смоленску, где через несколько дней наши войска оказались в окружении. И здесь обнаружилось полнейшее неумение многих наших военачальников воевать. Вместо того, чтобы атаковать наступавшего противника с флангов, они с какой-то непонятной тупостью отходили вдоль тех самых дорог, по которым рвались к Москве гитлеровцы. Делалось это только для того, чтобы опередить противника и выстроить оборону. Однако ничего из этого не получилось, поскольку наши войска все время опаздывали, и уже 16 июля Гудериан контролировал часть Смоленска.
Сталин тяжело переживал взятие Смоленска. Несмотря на все неудачи, он все же надеялся на то, что его полководцы опомнятся от растерянности и дадут достойный отпор врагу. Но... куда там! Ни о каком взаимопонимании не было и речи, никто не понимал, что происходит, и войска продолжали отступать. Были, конечно, части наподобие гарнизона Брестской крепости, которые совершали чудеса героизма. Но это были исключения.
Армия воевать не умела. Да и где она могла научиться этому искусству? На маневрах, где подобострастные начальники делали все возможное, чтобы в первую очередь понравиться «первому маршалу», который и сам-то мало что понимал в современной войне? И возможно, именно поэтому Сталин в первые полтора года относился ко всем начинаниям своих высших военачальников с явным недоверием.
Но других генералов у него уже не было, и он в жесткой форме потребовал от Тимошенко во что бы то ни стало вернуть легендарный русский город, который всегда принимал на себя самые мощные удары врага. Тимошенко не справился, и разгневанный Сталин решил назначить вместо него Жукова. Однако тот уговорил вождя не делать этого. Когда военачальники вышли от Сталина, Тимошенко недовольно взглянул на Жукова.
— Ты зря отговорил его, — тяжело вздохнул он, — я устал от его упреков...
Вернувшись на фронт, Тимошенко делал все возможное, чтобы оправдать доверие вождя, и в какой-то степени ему удалось приостановить продвижение немцев к Москве. Но, в конце концов, он был заменен генерал-лейтенантом А.И. Еременко, который и возглавил Западный фронт.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Летом 1941 года Сталин столкнулся еще с одной весьма неприятной для него во всех отношениях проблемой: массовой сдачей в плен. К началу 1942 года в плену оказалось более четырех миллионов человек. Не мудрствуя лукаво, Сталин решил эту проблему по-своему, и печально знаменитый приказ №270 от 16 августа 1941 года объявил «злостными дезертирами» офицеров и политических должностных лиц, взятых в плен, а их семьи подлежали аресту.
Верный Мехлис тут же издал, по своей сути, бесчеловечную директиву, в которой безапелляционно заявил: «Каждый, кто попал в плен, — изменник Родины». Никакие обстоятельства в расчет не принимались. Более того, смелый лишь в кабинетах Мехлис советовал совершить самоубийство, нежели попасть в плен. Конечно, нам трудно судить о том времени с позиций наших дней. Вполне возможно, что другого выхода не было, и, что бы там ни говорили потом об этом бесчеловечном приказе, свою роль он сыграл, и за последующие годы войны в плен было взять «всего» около двух миллионов человек.