Сталин. Том I
Шрифт:
Дезертировали не только интеллигенты, не только «рыцари на час», временно примкнувшие к движению, но и передовые рабочие, годами связанные с партией. «В партийных комитетах стало пусто, безлюдно», – вспоминал Войтинский, ушедший позже от большевиков к меньшевикам. Среди отсталых слоев рабочего класса усилились, с одной стороны, религиозность, с другой – алкоголизм, карточные игры и т. д. В верхнем слое стали задавать тон рабочие-индивидуалисты, стремившиеся в стороне от масс к повышению личного культурного и бытового уровня. На эту тоненькую прослойку аристократии, главным образом металлистов и печатников, опирались меньшевики. Рабочие среднего слоя, которых революция приучила к чтению газеты, проявляли большую устойчивость. Но, войдя в политическую жизнь под руководством интеллигентов и сразу предоставленные самим себе, они оказались парализованы и выжидали.
Не все дезертировали. Но революционеры, не желавшие сдаваться, наталкивались на непреодолимые трудности. Для нелегальной организации нужны сочувствующая среда и постоянно обновляющиеся резервы. В обстановке упадочных настроений было трудно, почти невозможно соблюдать необходимые меры конспирации и поддерживать революционные связи. «Подпольная работа шла вяло. В течение 1909 г. были арестованы партийные типографии в Ростове-на-Дону, Москве, Тюмени, Петербурге…» и пр. и пр.; «склады прокламаций в Петербурге, Белостоке, Москве; архив Центрального Комитета в Петербурге. При всех этих арестах партия теряла хороших работников». Так, почти в тоне огорчения повествует отставной жандармский генерал Спиридович.
«Людей у нас вообще нет, – пишет Крупская химическими чернилами в Одессу в начале 1909 г., – все по тюрьмам и ссылкам». Жандармы проявили невидимый текст письма и – увеличили население тюрем. Малочисленность революционных рядов неизбежно влекла за собой снижение уровня комитетов. Недостаток выбора открывал возможность секретным агентам подниматься по ступеням подпольной иерархии. Одним движением пальца провокатор обрекал на арест революционера, который становился на его пути. Попытка очистить организации от сомнительных элементов немедленно приводила к массовым арестам. Атмосфера взаимного недоверия и подозрительности душила всякую инициативу. После ряда хорошо рассчитанных арестов во главе Московской Окружной организации становится в начале 1910 г. провокатор Кукушкин. «Осуществляется идеал Охранного Отделения, – пишет активный участник движения, – во главе всех московских организаций стоят секретные сотрудники». Немногим лучше обстояло дело в Петербурге. «Верхи оказались разгромленными, казалось, не было возможности их восстановить, провокация разъедала, организации разваливались…» В 1909 г. в России оставалось еще пять-шесть действующих организаций, но они быстро замирали. Число членов в Московской Окружной организации достигало к концу 1908 г. 500, в середине следующего года оно упало до 250, еще через полгода – до 150; в 1910 г. организация перестала существовать.
Бывший думский депутат Самойлов рассказывает, что распалась к началу 1910 г. Иваново-Вознесенская организация, недавно еще столь внушительная и активная. Вслед за ней зачахли и профессиональные союзы. Зато подняли голову черносотенные банды. На текстильных фабриках постепенно восстанавливались дореволюционные порядки: пониженная плата, суровые штрафы, увольнения и пр. «Рабочий молчал и терпел». И все же возврата к старому уже не могло быть. Ленин ссылался за границей на письма рабочих, которые, рассказывая о возобновившихся притеснениях и издевательствах фабрикантов, прибавляли: «Погодите, придет опять 1905 год!»
Террор сверху дополнялся террором снизу. Разгромленное восстание еще долго продолжало конвульсивно биться в виде отдельных локальных вспышек, партизанских набегов, групповых и индивидуальных террористических актов. Статистика террора замечательно ярко характеризует кривую революции. В 1905 г. было убито 233 человека; в 1906 г. – 768; в 1907 г. 1 231. Число раненых изменялось в несколько иной пропорции, так как террористы научались более метко стрелять. Кульминации своей террористическая волна достигла в 1907 г. «Бывали дни, – писал либеральный обозреватель, – когда несколько крупных случаев террора сопровождались положительно десятками мелких покушений и убийств среди низших чинов администрации… Мастерские бомб открываются во всех городах, бомбы рвут самих мастеров по неосторожности…» и пр. Алхимия Красина сильно демократизировалась. Взятое в целом, трехлетие 1905–1907 годов резко выделяется как в отношении террористических актов, так и в отношении стачек. Но различие между этими двумя рядами цифр бросается в глаза: в то время как число стачечников из года в год быстро падает, число террористических актов, наоборот, столь же быстро поднимается. Вывод ясен: индивидуальный террор нарастает по мере ослабления массового движения. Однако усиление террора не могло идти без конца. Толчок, данный революцией, должен был неизбежно израсходоваться и в этой области. Если в 1907 г. убитых – 1 231, то в 1908 – около 400, в 1909 г. – около 100. Возросший процент раненых показывает, что стреляют теперь случайные люди, преимущественно зеленая молодежь.
На Кавказе, где еще очень живы были романтические традиции разбоя и кровной мести, партизанская война нашла бесстрашные кадры исполнителей. За годы первой революции в одном Закавказье совершено было свыше тысячи террористических актов всякого рода. Большой размах действия боевых дружин получили также на Урале под руководством большевиков и в Польше под знаменем ППС («Польской Социалистической Партии»), 2-го августа 1906 г. на улицах Варшавы и других городов края были убиты и ранены десятки полицейских и солдат. Эти атаки имели задачей, по объяснению вождей, «поддержать революционное настроение пролетариата». Вождем этих вождей был Иосиф Пилсудский, будущий «освободитель» Польши и ее угнетатель. В связи с событиями в Варшаве, Ленин писал: «Мы советуем всем многочисленным боевым группам нашей партии прекратить свою бездеятельность и предпринять ряд партизанских действий…» «И эти призывы большевистских лидеров, – замечает генерал Спиридович, – несмотря на противодействие Центрального Комитета (меньшевистского), не оставались безрезультатными».
Большую роль в кровавых схватках боевиков с полицией играл вопрос о деньгах, нерве всякой войны, в том числе и гражданской. До конституционного манифеста 1905 г. революционное движение финансировалось главным образом либеральной буржуазией и радикальной интеллигенцией. Это относится также и к большевикам, на которых либеральная оппозиция глядела тогда лишь как на более смелых революционных демократов. Перенеся свои надежды на будущую Думу, буржуазия стала видеть в революционерах помеху на пути соглашения с монархией. Эта перемена фронта резко ударила по финансам революции. Локауты и безработица приостановили приток денег со стороны рабочих. Между тем революционные организации успели развернуть большой аппарат со своими типографиями, издательствами, кадрами агитаторов и, наконец, боевыми отрядами, которые требовали вооружения. Насильственный захват денежных средств казался в этих условиях единственным средством дальнейшего финансирования революции. Инициатива, как почти всегда, пришла снизу. Первые экспроприации производились довольно мирным путем, нередко при молчаливом соглашении между «экспроприаторами» и служащими экспроприируемого учреждения. Рассказывали случай, когда чиновники страхового общества «Надежда» успокаивали бледных боевиков словами: «Не волнуйтесь, товарищи!» Однако идиллический период длился недолго. Вслед за буржуазией отходит от революции интеллигенция, включая и банковских чиновников. Полицейские меры усиливаются. Растет число жертв с обеих сторон. Лишенные поддержки и сочувствия, «боевые организации» быстро сгорают или столь же быстро загнивают.
Типическую картину разложения даже наиболее дисциплинированных дружин дает в своих воспоминаниях уже цитированный выше Самойлов, бывший депутат Думы от Иваново-Вознесенских ткачей. Дружина, действовавшая первоначально «по директивам партийного центра», во второй половине 1906 г. начала «пошаливать». Когда дружина предложила партии часть ограбленных ею на фабрике денег (кассир был при этом убит), Комитет наотрез оказался и призвал дружинников к порядку. Но они уже быстро катились вниз и скоро докатились до «разбойных нападений обыкновенного уголовного типа». Имея постоянно крупные деньги, боевики начали заниматься кутежами, причем часто попадались во время кутежей в руки полиции. Так вся дружина нашла себе постепенно бесславный конец. «Надо, однако, признать, – пишет Самойлов, – что в ее рядах было немало… беззаветно преданных делу революции товарищей, иногда с кристально чистой душой».
Первоначальное назначение боевых организаций состояло в том, чтобы встать во главе восставших масс, помогая им овладевать оружием и наносить врагу удары в наиболее чувствительные места. Главным, если не единственным теоретиком в этой области был Ленин. После поражения декабрьского восстания возник вопрос: что делать боевым организациям? На Стокгольмский съезд Ленин явился с проектом резолюции, которая, признавая партизанские действия неизбежным продолжением декабрьского восстания и подготовкой новой большой битвы с царизмом, допускала так называемые экспроприации денежных средств «под контролем партии». Большевики сняли, однако, свою резолюцию под влиянием разногласий в собственной среде. Большинством 64 голосов против 4 при 20 воздержавшихся принята была резолюция меньшевиков, которая совершенно запрещала «экспроприации» у частных лиц и учреждений и допускала захват государственных средств только в случае образования органов революционной власти в данной местности, т. е. в непосредственной связи с народным восстанием. 24 делегата, которые воздержались или голосовали против, составляли ленинскую, непримиримую половину большевистской фракции.
В обширном печатном докладе о Стокгольмском съезде Ленин совершенно обходит резолюцию о боевых выступлениях, ссылаясь на то, что он не присутствовал на прениях: «Да и вопрос этот, конечно, не принципиальный». Вряд ли отсутствие Ленина было случайным: он попросту не хотел связывать себе рук. Точно так же и через год, на Лондонском съезде, Ленин, вынужденный в качестве председателя присутствовать на прениях по поводу экспроприаций, уклонился от участия в голосовании, несмотря на яростные возгласы с меньшевистских скамей. Лондонская резолюция категорически воспрещала экспроприации и постановила распустить «боевые организации» партии.