Сталин. Том I

Троцкий Лев Давидович

Тем временем поражения царской армии идут своим чередом. Гипноз патриотизма, как и гипноз страха, постепенно ослабевают. Во второй половине 1915 г. возникают спорадические забастовки на почве дороговизны в московском текстильном районе, но не получают развития. Массы недовольны, но молчат. В мае 1916 г. вспыхивают в провинции разрозненные волнения среди новобранцев. На юге начинаются продовольственные беспорядки и сейчас же находят свое продолжение в Кронштадте, крепости, охраняющей подступы к столице. В конце декабря наступает, наконец, очередь Петрограда. Политическая забастовка сразу охватывает до 200000 рабочих, при несомненном участии организации большевиков. Лед сломан. В феврале открывается ряд бурных забастовок и волнений, которые разрастаются в восстание и приводят к переходу столичного гарнизона на сторону рабочих. «Немецкий путь развития», на который надеялись либералы

и меньшевики, не осуществился. Впрочем, и сами немцы скоро сбились с так называемого немецкого пути… О победе восстания и отречении царя Сталину суждено было узнать в далекой ссылке.

На пространстве в 30000 квадратных миль население Туруханского края, на севере Енисейской губернии, составляло около 10000 душ, русских и инородцев. На сотни верст одно от другого разбросаны мелкие поселения, от двух до десяти дворов, редко больше. При восьмимесячной зиме земледелия здесь нет. Жители ловят рыбу и бьют зверя. И рыбы и зверя много. Сталин прибыл в этот негостеприимный край в середине 1913 г. и застал уже здесь Свердлова. Аллилуев получил вскоре письмо, в котором Сталин просил его поторопить депутата Бадаева отправкой высланных Лениным из-за границы денег."… Сталин подробно пояснял, что деньги ему нужны спешно, чтобы успеть запастись необходимыми продуктами, керосином и другими предметами, пока не наступила полярная суровая зима".

25 августа департамент полиции предупреждает енисейскую жандармерию о возможности попыток к побегу со стороны ссыльных Свердлова и Джугашвили. 18 декабря департамент уже по телеграфу требует от енисейского губернатора принятия мер к предупреждению побега. В январе департамент телеграфирует енисейской жандармерии, что Свердлову и Джугашвили, в дополнение к полученным ими ранее ста рублям, предстоит получить еще пятьдесят рублей на организацию побега. В марте агенты охраны прослышали даже, будто Свердлова видели в Москве. Енисейский губернатор спешит донести, что оба ссыльные «находятся на лицо и что меры к предупреждению их побега приняты». Тщетно писал Сталин Аллилуеву, что деньги высланы Лениным будто бы на керосин и другие продукты: из первых рук, т. е. все от того же Малиновского департамент знал, что готовится побег.

В феврале 1914 г. Свердлов писал сестре своей: «Меня и Иосифа Джугашвили переводят на 100 верст севернее, – севернее полярного круга на 80 верст. Надзор усилился, от почты оторвали; последняя – раз в месяц, через „ходока“, который часто запаздывает. Практически не более 8–9 почт в год…» Местом нового назначения является заброшенный поселок Курейка. Но этого мало. «Джугашвили за получение денег лишен пособия на 4 месяца. Деньги необходимы и мне и ему. Но на наше имя посылать нельзя». Секвеструя пособие, полиция облегчала царский бюджет и уменьшала шансы побега.

В первом письме из Курейки Свердлов ярко описал свою совместную жизнь со Сталиным. «Устроился я на новом месте значительно хуже. Одно то уже, что живу не один в комнате. Нас двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы уже встречались в ссылке другой. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда. Но это не так важно. Гораздо хуже то, что нет изоляции от хозяев. Комната примыкает к хозяйской и не имеет отдельного хода. У хозяев – ребята. Естественно, торчат часами у нас. Иногда мешают. Заходят и взрослые вообще из деревни. Придут, усядутся, помолчат с полчаса и вдруг поднимаются: „Ну, надо идти, до свидания!“ Ушли, а вскоре еще кто-нибудь зайдет, и повторяется то же самое. И приходят как раз в лучшее для занятий время – вечером. Понятно: днем на работе. Пришлось проститься с прежним распорядком и заново распределить день свой. Пришлось проститься и с привычкой сидеть за книгой далеко за полночь. Керосину абсолютно нет. Зажигаем свечи. Для моих глаз света мало. Так что все занятия перенесены на день. Впрочем, занимаюсь не много. Книг почти нет…» Так жили будущий первый президент советской республики и будущий диктатор послесоветской России.

Интереснее всего для нас в письме сдержанная характеристика Сталина: «парень хороший, но слишком большой индивидуалист». Первая часть отзыва имеет целью смягчить вторую часть. «Индивидуалист в обыденной жизни» означает в данном случае человека, который, будучи вынужден жить о бок с другим лицом, не считается ни с его привычками, ни с его интересами. «Минимальный порядок», на котором безуспешно настаивал Свердлов, требовал некоторого добровольного самоограничения в интересах сожителя. Свердлов был по натуре деликатен. Самойлов отзывался о нем, как о «славном товарище»

в личных отношениях. В натуре Сталина не было и тени деликатности. К тому же не забудем, что именно Свердлову поручено было ликвидировать редакцию «Правды», на которую Сталин опирался против Ленина. Таких вещей Сталин не прощал; он вообще ничего не прощал. Опубликование всей туруханской переписки Свердлова, обещанное в 1924 г., никогда не последовало: она заключала, видимо, историю дальнейшего обострения отношений.

Швейцер, жена Спандарьяна, третьего члена ЦК, ездившая в Курейку накануне войны, когда Свердлов уже перевелся оттуда, передает, что в комнате Сталина «стол был завален книгами и большими пачками газет, а в углу на веревке весели разные снасти, рыболовные и охотничьи, собственного изделия». Жалоба Свердлова на недостаток книг, очевидно, возымела действие:

друзья пополнили библиотеку Курейки. Снасти «собственного изделия» не могли быть, конечно, ружьем и огнестрельными припасами. Дело шло о самоловах на рыб, о капканах на зайцев и другого зверя. Сталин и позже не стал ни стрелком, ни охотником в спортивном смысле этого слова. Да и по общему облику, его легче представить себе ставящим ночью капкан, чем бьющим из ружья птицу влет.

Социалист-революционер Карганов, ставший впоследствии оперным певцом, относит встречу со Сталиным в туруханской ссылке к 1911 г., вместо 1913; хронологические ошибки в таких случаях обычны. В числе прочего, Карганов рассказывает, как Сталин, выступая на защиту уголовного ссыльного по прозвищу Чайка, который обокрал крестьянина, доказывал, что Чайку нельзя осуждать, что нужно привлечь его на свою сторону, что люди такого сорта нужны для будущей борьбы. О пристрастии Кобы к уголовным мы уже слышали от Верещака. Сталин проявил себя будто бы однажды в дискуссии как антисемит, употребив грубые грузинские выражения по адресу евреев. Нарушая все традиции ссыльных, он вступил, если верить Карганову, в приятельские отношения с полицейским приставом, осетином Кибировым. На упреки товарищей Сталин ответил, что приятельские отношения не помешают ему, в случае надобности, уничтожить пристава как политического врага. По словам того же Карганова, Сталин поражал ссыльных «своей полной беспринципностью, хитростью и необычайной жестокостью… Даже в мелочах проявлялось его необычайное честолюбие». Где во всем этом кончается правда и начинается выдумка, решить трудно. Но в общем рассказ Карганова довольно близко напоминает наблюдения Верещака в бакинской тюрьме.

По линии почтовых и иных связей Курейка опиралась на село Монастырское, откуда нити вели в Енисейск и дальше в Красноярск. Бывший ссыльный Гавен, принадлежащий ныне к категории исчезнувших, рассказывает, что енисейская коммуна была в курсе политической жизни, как легальной, так и подпольной. Она вела переписку с другими районами ссылки и с Красноярским, который имел, в свою очередь, связь с питерским и московским комитетами большевиков и снабжал ссыльных подпольными документами. Люди умудрялись и на полярном круге жить интересами партии, делились на группировки, спорили до хрипоты, а иногда и до лютой ненависти. Впрочем, принципиальное размежевание ссыльных началось лишь с середины 1914 г., после прибытия в Туруханский край третьего члена ЦК, неистового Спандарьяна.

Что касается Сталина, то он держался особняком. По словам Шумяцкого, впоследствии начальника советской кинематографии, «Сталин… замкнулся в самом себе. Занимаясь охотой и рыбной ловлей, он жил почти в совершенном одиночестве… Почти не нуждался в общении с людьми и лишь изредка выезжал к своему другу Сурену Спандарьяну в село Монастырское с тем, чтобы через несколько дней вернуться обратно в свою берлогу отшельника. Он скупо бросал свои отдельные замечания по тому или иному вопросу, поскольку ему приходилось бывать на собраниях, устраиваемых ссыльными». Эти строки, смягченные и украшенные в одной из позднейших версий (даже «берлога» оказалась почему-то превращена в «лабораторию»), надо понимать в том смысле, что Сталин прекратил личные отношения с большинством ссыльных и избегал их. Не мудрено, если оборвались и его отношения со Свердловым: в монотонных условиях ссылки даже более уживчивые характеры не спасают от ссор. «Моральная атмосфера… – осторожно писал Свердлов водном из писем, успевших попасть в печать, – не особенно благоприятна… Ряд контров (личных конфликтов), возможных лишь в условиях тюрьмы и ссылки, несмотря на всю их мелочность, здорово трепали нервы…» Из-за «контров» Свердлов добился перевода в другой поселок. Поспешили покинуть Курейку и два других большевика: Голощекин и Медведев, которые тоже принадлежат ныне к категории исчезнувших. Желчный, грубый, снедаемый честолюбием Сталин был нелегким соседом.