Сталин. Жизнь одного вождя

Хлевнюк Олег Витальевич

Первый из известных серьезных конфликтов внутри внешне сплоченной группы членов Политбюро, противостоявшей Троцкому, произошел летом 1923 г. Проведя съезд партии, отбив атаки Ленина и добившись относительной стабилизации в стране после страшного голода, члены Политбюро с легким сердцем отбыли на юг в отпуска. В июле 1923 г. на отдыхе в Кисловодске, явно собравшись с силами, Г. Е. Зиновьев инициировал интригу с целью ограничить влияние Сталина и создать новые противовесы в Политбюро. В письме от 30 июля 1923 г. Каменеву, который находился в Москве, Зиновьев резко обрушился на Сталина:

Если партии суждено пройти через полосу (вероятно, очень короткую) единодержавия Сталина – пусть будет так. Но прикрывать эти свинства я, по крайней мере, не намерен […] На деле нет никакой тройки (Зиновьев имел в виду себя, Каменева и Сталина. – О. Х.), а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема [218] .

Вызов

Сталину в письме Зиновьева был заявлен вполне определенно, хотя и без деталей. Зиновьев делал упор на то, что Сталин манипулировал Политбюро, фактически единолично принимал решения от его имени. Важно подчеркнуть обращение Зиновьева к последним диктовкам Ленина: «Ильич был тысячу раз прав». Зиновьев использовал их как один из аргументов в борьбе со Сталиным. В Кисловодске Зиновьев договорился о совместных действиях с Бухариным, которого тоже обидели некоторые сталинские поступки. Были проведены консультации с другими известными деятелями партии, находившимися в то время на юге. Точную формулу предложений не доверили бумаге. Сталину отправили «говорящее письмо». Отъезжавший в Москву Орджоникидзе должен был передать все на словах. В силу этого мы не знаем подробностей того, что предлагали «отпускники» Сталину. Из различных заявлений, которые были сделаны в последующие годы, следует, что речь шла о реорганизации Секретариата ЦК. Предлагалось оставить в нем Сталина, но одновременно ввести туда Зиновьева и Троцкого. Это означало создание нового баланса сил в вотчине Сталина – аппарате ЦК.

218

РКП(б). Внутрипартийная борьба в двадцатые годы. Документы и материалы. 1923 / сост. В. П. Вилкова. М., 2004. С. 129.

Сталин, как и следовало ожидать, был возмущен и, возможно, даже разъярен. Однако претензиям «друзей» он не смог противопоставить ничего иного, кроме позы обиженного и обвинений в подрыве единства. 3 августа 1923 г., сразу после встречи с Орджоникидзе, Сталин написал Зиновьеву и Бухарину:

[…] Вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное […] Действуйте как хотите – должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят виновных […] Счастливые вы, однако, люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы […] а я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь «виноватым». Этак можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои [219] .

219

Там же. С. 135–136.

Это в меру злое, в меру дружелюбное письмо ясно демонстрировало сравнительно скромные возможности Сталина в противостоянии с коллегами в середине 1923 г. Предложения же Зиновьева и Бухарина свидетельствовали о том, что они пока еще считали возможным ограничить влияние Сталина всерьез. Обиды Сталина не произвели на них особого впечатления. Демонстративно спокойно, но твердо они дали Сталину понять: разговор не окончен. Встреча могла состояться уже в ближайшее время на юге, куда Сталин собирался в отпуск с середины августа.

Такой вариант событий вряд ли устраивал Сталина. В руках у его оппонентов были все козыри. Само предложение о реорганизации Секретариата выглядело вполне благообразно, как стремление к единству и сплочению рядов. Возражения же Сталина, наоборот, с легкостью могли быть истолкованы как нежелание работать в команде, подтверждение нелояльности, о которой писал Ленин. Конкретные свежие примеры нарушения Сталиным принципа коллективного руководства, которые выдвигал Зиновьев, были также не в пользу Сталина. Особенно опасными выглядели заявления Зиновьева и Бухарина о неправильной позиции Сталина по германским событиям.

Кризисы, потрясавшие Германию с начала 1923 г., возродили в Москве старые мечты о спасительной европейской революции. Социализм в Германии был панацеей для большевиков, которые все еще плохо представляли себе перспективы социалистического СССР. Вместе с тем поражения революционных выступлений в Европе в предыдущие годы взывали к осмотрительности. Сталин был среди тех членов Политбюро, которые предпочитали действовать осторожно. Зиновьев и Бухарин рвались в бой, как и Троцкий, для которого мировая революция оставалась непременным условием победы социализма в России. Осторожность Сталина становилась политически опасной, давала его соперникам важные козыри. Сталин вовремя осознал это. Соединив грозящие ему вызовы в единое целое, он предпринял эффективный политический маневр. 9 августа 1923 г., в разгар переписки с Зиновьевым и Бухариным, Сталин инициировал решение Политбюро о вызове Зиновьева, Троцкого и Бухарина из отпуска в Москву для обсуждения перспектив германской революции [220] . Все трое, естественно, ответили согласием. Встреча была назначена на 21 августа.

220

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 370. Л. 4.

Это изменение планов давало Сталину значительные преимущества. С одной стороны, он отводил от себя обвинения в недооценке революционных событий в Германии. С другой – вопрос о реорганизации Секретариата и коллективном руководстве

вытеснялся из повестки дня более горячей германской проблемой. Фактически Сталин погасил наступательный пыл Зиновьева и Бухарина, заставил их следовать новому сценарию. Действительно, собравшись в Москве 21 августа, члены Политбюро с жаром и энтузиазмом обсуждали грядущую германскую революцию, помощь СССР и возможные ответные меры со стороны европейских держав. Все сходились во мнении, что дело идет к войне. Сталин, в целом поддержав оптимизм большинства, заявлял:

Если мы хотим действительно помочь немцам, а мы этого хотим и должны помочь, нужно нам готовиться к войне, серьезно и всесторонне, ибо дело будет идти в конце концов о существовании Советской Федерации и о судьбах мировой революции на ближайший период […] Либо революция в Германии провалится и побьют нас, либо там революция удастся, все пойдет хорошо и наше положение будет обеспечено. Другого выбора нет [221] .

Как видно, в этот период Сталин, как и другие лидеры большевиков, разделял мнение о зависимости судеб СССР от перспектив мировой революции. Правда, степень этой зависимости подробно не обсуждалась. Что означали сталинские слова «побьют нас», «наше положение будет обеспечено», было неясно. До какой степени «побьют», как «обеспечено»? Похоже, что это были общие фразы, своеобразная дань марксистской традиции мировой революции. При обсуждении тактических вопросов Сталин демонстрировал скорее осторожность и скепсис. Он отказался поддержать Троцкого и Зиновьева, которые выступали за назначение точной даты германской революции. Нужно готовиться и ждать благоприятного момента – такой была позиция Сталина. Он предостерегал против торопливости и левизны: «О левых (левых германских коммунистах. – О. Х.). Они самые опасные для нас люди. Преждевременный захват заводов и пр. грозит нам огромными опасностями» [222] . По вопросу о ненужности назначения точного срока революции Сталин оказался в одном лагере с Бухариным и Рыковым [223] . Последний вообще выступил наиболее последовательным сторонником осторожности: «Совершенно ясно, что на карту ставится все. Мы же совершенно не готовы […] Нужно оттягивать» [224] .

221

Источник. 1995. № 5. С. 118, 124. Запись обсуждения вопроса о международном положении на заседании Политбюро 21 августа 1923 г.

222

Там же. С. 126.

223

Рыков Алексей Иванович (1881–1938) – известный большевик, занял пост председателя советского правительства после смерти Ленина. Придерживался умеренных позиций в экономической политике. Вместе со Сталиным выступал против Троцкого, Зиновьева и Каменева. Вместе с Бухариным был обвинен Сталиным в «правом уклоне» и снят с руководящих должностей. В 1937 г. арестован, в 1938 г. – расстрелян.

224

Там же. С. 126.

В общем, погруженность в германские дела резко обесценила предложения Зиновьева и Бухарина о реорганизации Секретариата и ограничении влияния Сталина. До того ли, если на пороге война?! Мы не знаем, когда и как решался вопрос о Секретариате, еще две недели назад казавшийся самым важным. Скорее всего, договорились в кулуарах, между обсуждением германских событий. В результате на пленуме ЦК в сентябре 1923 г. было принято бессмысленное и поэтому бесполезное решение: Зиновьев и Троцкий были введены не в Секретариат, а в Оргбюро ЦК ВКП(б). Это никак не могло повлиять на ту систему подготовки и принятия решений, против которой столь горячо протестовали Зиновьев и Бухарин в своей переписке со Сталиным в июле-августе.

Одновременно на пленуме в сентябре произошло событие, которое действительно имело ключевое политическое значение. Пленум принял решение о введении в руководящие органы военного ведомства – вотчину Троцкого – новых членов, в том числе Сталина и Ворошилова. Фактически Троцкий был окружен политическими противниками в его собственном доме. Троцкий в возмущении покинул заседание пленума. Это был полный разрыв [225] .

До сих пор историки не располагают информацией о том, как готовилась эта во многом провокационная атака против Троцкого. Очевидно, что она была результатом закулисного сговора, по крайней мере Сталина, Зиновьева и Каменева. Мотивы, которыми они объясняли свои действия, могли быть такими. Предстоит резкое обострение международной обстановки. Роль Красной армии и военного ведомства резко усиливается, что уже было в годы гражданской войны. Соответственно, усиливается влияние признанного лидера Красной армии Троцкого. Военное ведомство нужно заблаговременно поставить под контроль других членов Политбюро. Кто конкретно инициировал решение о вытеснении Троцкого из руководства армией, неизвестно. Очевидно, однако, что Сталин извлек немалые выгоды из резкого обострения борьбы в верхушке партии.

225

РКП(б). Внутрипартийная борьба в двадцатые годы. С. 147–151.