Сталин
Шрифт:
Поведение Сталина в этом случае кажется загадочным, необъяснимым только на первый взгляд. В тот период Сталин был еще далек от власти. Он мог с основанием опасаться, что впоследствии в теле будет обнаружен яд и что будут искать отравителя. Гораздо осторожнее было при этих условиях сообщить Политбюро, что Ленин хочет отравиться. Политбюро решило вопрос о доставке ему яда отрицательно, но Ленин мог получить яд другим путем.
Политбюро отнимало у него возможность выполнить просьбу Ленина (действительную или мнимую) легально. Но в этом не было и нужды. Если Ленин обратился к нему, то не в официальном, а в личном порядке, рассчитывая, что эту услугу Сталин окажет ему охотно. Передать больному яд можно было разными путями через очень надежных людей в окружении. При Ленине были члены охраны, среди них люди Сталина. Могли дать
Никто никогда не узнал бы, кто именно оказал больному эту услугу. Сталин мог всегда сослаться на то, что ввиду его отказа по решению Политбюро, Ленин нашел, очевидно, какой-то иной источник. Зато на случай открытия дела, вскрытия тела и обнаружения отравы преимущества предупреждения были поистине неоценимы: все члены Политбюро знали, что Ленин хотел достать яд, Сталин вполне легально предупредил об этом Политбюро. С этой стороны Сталин обеспечивал себя, таким образом, полностью.
Остается самый главный вопрос: было ли тело Ленина подвергнуто обследованию? Вряд ли кто-либо потребовал этого. Во всяком случае, не Сталин, который вместе с Зиновьевым и Каменевым был хозяином положения, – руководил всем, что касалось смерти, вскрытия, извещения населения, затем похорон.
Можно зайти дальше в подозрениях и поставить вопрос о том, действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом. Не была ли вся эта комбинация выдумана для того, чтобы заранее установить свое алиби? Опасности проверки не было ни малейшей: никому из нас не могло, разумеется, прийти в голову допрашивать Ленина, действительно ли он пытался через Сталина добыть яд. Зато в случае, если бы яд в трупе оказался обнаружен, объяснений искать не пришлось бы: Политбюро было в свое время извещено, что Ленин искал смерти; очевидно, несмотря на отказ Сталина в помощи, он сумел ее найти…
Замечательно, что об обращении к нему Ленина Сталин не предупредил ни Крупскую, ни сестру Ленина Марию. Обе они бодрствовали у изголовья больного. Если Ленин действительно обратился к Сталину и если он действительно хотел предупредить выполнение просьбы больного, то прежде всего предупредил бы жену и сестру. На самом деле обе они узнали об этом эпизоде только после смерти Ленина.
Я в это время в качестве больного находился уже в Сухуми, на Кавказе, на берегу Черного моря. В связи с этим стоит, пожалуй, остановиться на часто повторявшемся утверждении, что я потерял власть, так как… так как не участвовал в похоронах Ленина. Это объяснение дает, в частности, Вальтер Дуранти, считающий легкомыслие хорошо дисциплинированным цинизмом. Возвышение Сталина, означавшее победу бюрократии над народом, имело гораздо более глубокие источники, чем мое неучастие в похоронах Ленина. Однако этот факт неучастия, несомненно, произвел неблагоприятное впечатление.
Помню в 1925 г. Зиновьев, разговаривая с Раковским или пытаясь импонировать ему своей победой, говорил обо мне: «Плохой политик не сумел найти правильной тактики, поэтому и потерпел поражение». В тот период Зиновьев еще совершенно не догадывался, что он стал орудием бюрократической реакции. Уже через год после этой беседы он был в оппозиции. Когда сложилась тройка оппозиции (Троцкий, Зиновьев, Каменев), в партии ходила острота: Каменева они терпят, но не уважают; Зиновьева они не терпят и не уважают; Троцкого они не терпят, но уважают. Это с известной меткостью характеризовало отношение бюрократии к главарям оппозиции.
Осенью 1925 г. Сталин прекратил заседания триумвирата, привлекая к себе большинство в Политбюро. Еще в апреле 1925 г. я был смещен с поста главы военного ведомства. Моим преемником стал Фрунзе, старый революционер, проведший годы на каторге. Не будучи политически крупной фигурой, он обнаружил в гражданской войне несомненные качества полководца и твердый характер. На посту руководителя вооруженных сил ему суждено было оставаться недолго: уже в ноябре 1925 г. он скончался под ножом хирурга. Но за эти немногие месяцы Фрунзе проявил слишком большую независимость, охраняя армию от опеки ГПУ: это было то самое преступление, за которое погиб 12 лет спустя маршал Тухачевский. Оппозиция нового главы военного ведомства создавала для Сталина огромные опасности; ограниченный и покорный Ворошилов представлялся ему гораздо более надежным инструментом. Бажанов изображает дело так, что у Фрунзе был план государственного переворота. Это только догадка, и притом совершенно фантастическая. Но, несомненно, Фрунзе стремился освободить командный состав от ГПУ и ликвидировал в довольно короткий срок комиссарский корпус. Зиновьев и Каменев уверяли меня впоследствии, что Фрунзе был настроен в их пользу против Сталина. Факт во всяком случае таков, что Фрунзе сопротивлялся операции.
Из всех данных ход вещей рисуется так. Фрунзе страдал язвой желудка, но считал, вслед за близкими ему врачами, что его сердце не вынесет хлороформа и решительно восставал против операции. Сталин поручил врачу ЦК, т.е. своему доверенному агенту, созвать специально подобранный консилиум, который рекомендовал хирургическое вмешательство. Политбюро утвердило решение. Фрунзе пришлось подчиниться, т.е. пойти навстречу гибели от наркоза. Обстоятельства смерти Фрунзе нашли преломленное отражение в рассказе известного советского писателя Пильняка. Сталин немедленно конфисковал рассказ и подверг автора официальной опале. Пильняк должен был позже публично каяться в совершенной им «ошибке». Со своей стороны, Сталин счел нужным опубликовать документы, которые должны были косвенно установить его невиновность в смерти Фрунзе. Права ли была в этом случае партийная молва, я не знаю; может быть, никто никогда не узнает. Но характер подозрения сам по себе знаменателен. Во всяком случае, в конце 1925 г. власть Сталина была уже такова, что он смело мог включать в свои административные расчеты покорный консилиум врачей и хлороформ, и нож хирурга. Между тем, в стране вряд ли больше одного процента населения знало в то время его имя.
Приведу еще одну иллюстрацию. По поводу моей высылки в Турцию (февраль 1929 г.) уже упоминавшийся выше Бажанов пишет: «Это лишь полумера. Я не узнаю моего Сталина… Мы совершили некоторый прогресс со времени Цезаря Борджиа. Тогда всыпали быстро действующий порошок в кубок фалерн-ского вина; либо же враг погибал, откусив яблока. Теперешние способы действия вдохновляются последними завоеваниями науки. Культура коховских бацилл, систематически и понемножку подмешиваемая в пищу, вызывает скоротечную чахотку и быструю смерть», – не вызывая ни с какой стороны подозрения. «Не ясно, в общем, – недоумевал Бажанов, – почему Сталин не следовал этому методу, до такой степени свойственному его привычкам и его характеру».
Был ли тогда уже Сталин способен на такую комбинацию? Все данные его биографии заставляют ответить утвердительно. Со времен тифлисской семинарии он влачит за собою хвост зловещих подозрений и обвинений. Во время гражданской войны он лизнул крови. Чернила и печатная бумага казались ему слишком ничтожными средствами в политической борьбе. Только мертвые не пробуждаются! После того как Зиновьев и Каменев порвали со Сталиным в 1925 г., оба поместили в надежном месте письма: «Если мы погибнем внезапно, знайте, что это дело рук Сталина». Они советовали мне сделать то же самое. «Вы воображаете, – говорил Каменев, – что Сталин озабочен тем, как ответить на ваши доводы? Нет, он размышляет над тем, как ликвидировать вас безнаказанно». «Помните арест Султан-Галиева, бывшего председателя татарского совнаркома в 1923? – продолжал Каменев. – Это был первый арест видного члена партии, произведенный по инициативе Сталина. Мы с Зиновьевым, к несчастью, дали свое согласие. С того времени Сталин как бы лизнул крови… Как только мы порвали с ним, мы составили нечто вроде завещания, где предупреждали, что в случае нашей «нечаянной» гибели, виновником ее надлежит считать Сталина. Документ этот хранится в надежном месте. Советую вам сделать то же самое: от этого азиата можно ждать всего…»
Зиновьев говорил мне в первые недели нашего недолговечного блока (1926–1927) : «Вы думаете, что Сталин не взвешивал вопроса о вашем физическом истреблении? Взвешивал, и не раз. Его останавливала одна и та же мысль: молодежь взложит ответственность на «тройку» или лично на него и может прибегнуть к террористическим актам. Сталин считал поэтому необходимым разгромить предварительно кадры оппозиционной молодежи. А там, мол, видно будет… Его ненависть к нам, особенно к Каменеву, вызывается тем, что. мы слишком многое знаем о нем». Зиновьев прибавил: «Он бы покончил с вами еще в 1924г., если б не боялся в ответ террористических актов со стороны молодежи». Это не были догадки. Во время медовых месяцев триумвирата члены его разговаривали с достаточной откровенностью.