Сталин
Шрифт:
Каждый новый месяц подтверждал ленинскую оценку либерализма. Вопреки лучшим надеждам меньшевиков, кадеты не только не собирались встать во главе «буржуазной» революции, но, наоборот, свою историческую миссию все больше находили в борьбе с нею. После разгрома Декабрьского восстания либералы, занявшие благодаря эфемерной Думе политическую авансцену, изо всех сил стремились оправдаться перед монархией в своем недостаточно активном контрреволюционном поведении осенью 1905 г., когда опасность угрожала самым священным устоям «культуры». Вождь либералов, Милюков, ведший закулисные переговоры с Зимним дворцом, вполне правильно доказывал в печати, что в конце 1905 г. кадеты не могли даже показаться перед лицом масс. «Те, кто упрекают теперь (кадетскую) партию, – писал он, – что она не протестовала тогда же путем устройства митингов против революционных иллюзий троцкизма… просто не понимают или не помнят тогдашнего настроения собиравшейся на митинги демократической публики». Под «иллюзиями троцкизма» либеральный лидер понимал самостоятельную политику пролетариата, которая
В Тифлисе политические группировки складывались на той же принципиальной основе, что и в Петербурге. «Сломить реакцию, – писал вождь кавказских меньшевиков Жордания, – отвоевать и провести конституцию – будет зависеть от сознательного объединения и направления к единой цели сил пролетариата и буржуазии… Правда, в движение будет вовлечено крестьянство, которое придаст ему стихийный характер, но решающую роль все-таки будут иметь эти два класса, и крестьянское движение будет лить воду на их мельницу». Ленин издевался над страхами Жордания перед тем, что непримиримая политика по отношению к буржуазии может обречь рабочих на бессилие. Жордания «обсуждает вопрос о возможной изолированности пролетариата в демократическом перевороте и забывает… о крестьянстве! Из возможных союзников пролетариата он знает и облюбовывает земцев-помещиков и не знает крестьян. И это на Кавказе!» Правильное по существу возражение Ленина в одном пункте упрощало вопрос. Жордания не «забывал» о крестьянстве и, как видно из намека самого Ленина, никак не мог забыть о нем на Кавказе, где оно бурно поднималось тогда под знаменем меньшевиков. Жордания видел, однако, в крестьянстве не столько политического союзника, сколько исторический таран, которым может и должна воспользоваться буржуазия в союзе с пролетариатом. Он не верил тому, что крестьянство способно стать руководящей или хотя бы самостоятельной силой революции, и в этом он не был неправ; но он не верил также и тому, что пролетариат способен в качестве вождя обеспечить победу крестьянского восстания, и в этом была его роковая ошибка. Меньшевистская идея союза пролетариата с буржуазией означала фактически подчинение либералам как рабочих, так и крестьян. Реакционный утопизм этой программы определялся тем, что далеко зашедшее расчленение классов заранее парализовало буржуазию как революционный фактор. В этом основном вопросе правота была целиком на стороне большевизма: погоня за союзом с либеральной буржуазией должна была неминуемо противопоставить социал-демократию революционному движению рабочих и крестьян. В 1905 г. у меньшевиков еще не хватало мужества сделать все необходимые выводы из своей теории «буржуазной» революции. В 1917 г. они довели свои идеи до конца и разбили себе голову.
В вопросе об отношении к либералам Сталин встал в годы первой революции на сторону Ленина. Нужно сказать, что в тот период даже большинство рядовых меньшевиков, когда дело шло об оппозиционной буржуазии, оказывалось ближе к Ленину, чем к Плеханову. Презрительное отношение к либералам составляло литературную традицию интеллигентского радикализма. Было бы, однако, напрасным трудом искать у Кобы самостоятельного вклада в этот вопрос, анализа кавказских социальных отношений, новых аргументов или хотя бы новой формулировки старых аргументов. Лидер кавказских меньшевиков, Жордания, был несравненно самостоятельнее по отношению к Плеханову, чем Сталин – по отношению к Ленину. «Тщетно стараются господа либералы, – писал Коба после 9-го января, – спасти обрушивающийся трон царя. Тщетно протягивают царю руку помощи!.. Волнующиеся народные массы готовятся к революции, а не к примиренчеству с царем… Да, господа, тщетны ваши старания! Русская революция неизбежна, и так же она неизбежна, как неизбежен восход солнца!» и т. д. Выше этого Коба не поднимался. Через два с половиной года он писал, почти дословно повторяя Ленина: «Русская либеральная буржуазия антиреволюционна, она не может быть ни двигателем, ни тем более вождем революции, она является заклятым врагом революции, и с нею надо вести упорную борьбу». Однако именно в этом основном вопросе Сталин проделал за следующие десять лет полную метаморфозу, так что Февральскую революцию 1917 г. он встретил уже как сторонник блока с либеральной буржуазией и, в соответствии с этим, как глашатай объединения с меньшевиками в одну партию. Только прибывший из-за границы Ленин круто оборвал самостоятельную политику Сталина, которую он назвал издевательством над марксизмом. Все необходимое об этом сказано в основном тексте книги.
Народники видели в рабочих и крестьянах просто «трудящихся» и «эксплуатируемых», одинаково заинтересованных в социализме. Марксисты считали крестьянина мелким буржуа, который лишь в той мере способен стать социалистом, в какой, материально или духовно, перестает быть крестьянином. Со свойственной им сентиментальностью народники усматривали в этой социологической характеристике нравственное оскорбление крестьянства. По этой линии шла в течение двух поколений главная борьба между революционными направлениями России. Для понимания дальнейших споров между сталинизмом и троцкизмом нужно еще раз подчеркнуть, что в согласии со всей
«Мы поддерживаем крестьянское движение, – писал Ленин в сентябре 1905 г., – поскольку оно является революционо-демократическим. Мы готовимся (сейчас же, немедленно готовимся) к борьбе с ним, поскольку оно выступит как реакционное, противопролетарское. Вся суть марксизма в этой двоякой задаче…» Ленин видел социалистического союзника в западном пролетариате, отчасти в полупролетарских элементах русской деревни, но никак не в крестьянстве как таковом. «Мы сначала поддерживаем до конца, всеми мерами, до конфискации, – повторял он со свойственной ему настойчивостью, – крестьянина вообще против помещика, а потом (и даже не потом, а в то же самое время) мы поддерживаем пролетариат против крестьянина вообще».
«Крестьянство победит в буржуазно-демократической революции, – пишет он в марте 1906 г., – и этим исчерпает свою революционность как крестьянство окончательно. Пролетариат победит в буржуазно-демократической революции и этим только и развернет настоящим образом свою истинную, социалистическую революционность». «Движение крестьянства, – повторяет он в мае того же года, – есть движение другого класса; это борьба не против основ капитализма, а за очищение их от всех остатков крепостничества». Этот взгляд можно проследить у Ленина из статьи в статью, из года в год, из тома в том. Варьируют выражения и примеры, неизменной остается основная мысль. Иначе и быть не могло. Если б Ленин видел в крестьянстве социалистического союзника, у него не было бы ни малейшего основания настаивать на буржуазном характере революции и ограничивать «диктатуру пролетариата и крестьянства» чисто демократическими задачами. В тех случаях, когда Ленин обвинял автора этой книги в «недооценке» крестьянства, он имел в виду отнюдь не мое непризнание социалистических тенденций крестьянства, а, наоборот, недостаточное, на взгляд Ленина, признание буржуазно-демократической самостоятельности крестьянства, его способности создать свою власть и воспрепятствовать этим установлению социалистической диктатуры пролетариата.
Переоценка ценностей в этом вопросе открылась только в годы термидорианской реакции, начало которой совпадало приблизительно с болезнью и смертью Ленина. Отныне союз русских рабочих и крестьян был объявлен сам по себе достаточной гарантией против опасностей реставрации и незыблемым залогом осуществления социализма в границах Советского Союза. Заменив теорию международной революции теорией социализма в отдельной стране, Сталин начал именовать марксистскую оценку крестьянства не иначе, как «троцкизмом», притом не только по отношению к настоящему, но и ко всему прошлому.
Можно, разумеется, поставить вопрос, не оказался ли классический марксистский взгляд на крестьянство ошибочным. Эта тема далеко вывела бы нас за пределы настоящей справки. Здесь достаточно будет сказать, что марксизм никогда не придавал оценке крестьянства как несоциалистического класса абсолютного и неподвижного характера. Еще Маркс говорил, что у крестьянина есть не только предрассудок, но и рассудок. В изменившихся условиях меняется природа самого крестьянства. Режим диктатуры пролетариата открыл очень широкие возможности воздействия на крестьянство и перевоспитания крестьянства. Предела этих возможностей история еще не измерила до конца. Тем не менее, ясно уже и теперь, что возрастающая роль государственного принуждения в СССР не опровергла, а подтвердила в основном тот взгляд на крестьянство, который отличал русских марксистов от народников. Как бы, однако, ни обстояло дело в этом отношении теперь, после двадцати лет нового режима, остается несомненным, что до Октябрьской революции, вернее до 1924 года, никто в марксистском лагере, и меньше всего Ленин, не видел в крестьянстве социалистический фактор развития. Без помощи пролетарской революции на Западе, повторял он, реставрация в России неизбежна. Он не ошибся: сталинская бюрократия и есть не что иное, как первый этап буржуазной реставрации.
Выше изложены исходные позиции двух основных фракций русской социал-демократии. Но рядом с ними уже на заре первой революции была формулирована третья позиция, которая почти не встретила признания в те годы, но которую мы обязаны изложить здесь с необходимой полнотой – не только потому, что она нашла свое подтверждение в событиях 1917 г., но особенно потому, что через семь лет после переворота она, будучи опрокинута на голову, начала играть совершенно непредвиденную роль в политической эволюции Сталина и всей советской бюрократии.
В начале 1905 г. вышла в Женеве брошюра Троцкого, анализировавшая политическую обстановку, как она сложилась к зиме 1904 г. Автор приходил к выводу, что самостоятельная кампания либеральных петиций и банкетов исчерпала свои возможности; что радикальная интеллигенция, перенесшая свои надежды на либералов, попала в тупик вместе с ними; что крестьянское движение создает благоприятные условия для победы, но не способно обеспечить ее; что решение может принести только вооруженное восстание пролетариата; что ближайшим этапом на этом пути должна явиться всеобщая стачка. Брошюра называлась «До 9-го января», так как была написана до Кровавого воскресенья в Петербурге. Открывшаяся с этого дня могущественная стачечная волна с дополнявшими ее первыми вооруженными столкновениями дала недвусмысленное подтверждение стратегическому прогнозу брошюры.