Сталин
Шрифт:
Выбор методов борьбы за социалистическое переустройство общества сопровождалось в 20-е годы активизацией теоретической работы руководителей партии. В "Правде", "Большевике" регулярно появлялись статьи Троцкого, Зиновьева, Каменева, Сталина, Калинина, Ярославского, других деятелей партии, пытавшихся взглянуть на ситуацию и перспективы социалистического строительства. Некоторые из них весьма преуспели в публикации своих трудов. Так, Троцкий за десять лет после революции успел издать 21 том своих сочинений (с пропусками). "Правда" 4 декабря 1924 года сообщала о начале издания Ленинградским отделением Госиздата сочинений Зиновьева в 22 томах. Комиссия по изданию сочинений оценила их как своего рода "рабочую энциклопедию". Здесь же, в "Правде", помещена информация о выходе сборника "Октябрь. Избранные статьи В.И. Ленина, Н.И. Бухарина и И.В. Сталина". Особенно много появлялось в это время материалов, подготовленных Бухариным, - "Противоречия современного капитализма", "О новой экономической
Сталин стремился не отставать. Однако большая часть его статей в 20-е годы была посвящена не столько популяризации ленинизма, сколько полемике с руководителями различных группировок, оппозиций, фракций. Здесь Сталин чувствовал себя как рыба в воде. Пожалуй, благодаря борьбе с оппозициями, напористой, громкой критике своих вчерашних сотоварищей он и стал "теоретиком". Об этом справедливо писал Троцкий в своей книге "Сталинская школа фальсификаций". В ней отмечалось, что на борьбе с троцкизмом Сталин стал "теоретиком". В полемике, бесчисленных схватках, разоблачениях "оттачивалось" мышление Сталина. Выступления на партийных съездах и конференциях, пленумах, заседаниях Политбюро были жесткими, решительными, по большей части непримиримыми. Хотя порой Сталин, исходя из тактических соображений, и позволял себе либеральные "послабления". Так, 11 октября 1926 года Сталин выступил на заседании Политбюро с докладом "О мерах смягчения внутрипартийной борьбы". Правда, эти "смягчающие меры" свелись к формулированию пяти ультимативных пунктов, которые должны принять лидеры оппозиции, если они хотят остаться в ЦК.
В полемике с идейными оппонентами Сталин преображался: появлялось красноречие, хлесткость выражений, подчас носящих личный, оскорбительный характер. Характеристики "болтун", "клеветник", "путаник", "невежда", "пустозвон", "подпевала" Сталин употреблял без всякого смущения. Генсек даже гордился репутацией грубого, но непримиримого борца за единство партии, против фракционности, за чистоту ленинизма. Выступая с заключительным словом на XIV съезде партии, Сталин, как мы помним, подверг резкой критике Каменева, Зиновьева, Сокольникова. Словно присваивая себе право на грубость, как атрибут генсека, Сталин под одобрительный смех делегатов заявил: "Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю"214.
Повторяю, часто эти "прямота и грубость" носили попросту оскорбительный характер. Так, в ответе юристу С. Покровскому, пытавшемуся выяснить отношение Сталина к теории пролетарской революции, генсек в самом начале своего письма называет его "самовлюбленным нахалом". На такой же ноте Сталин и заканчивает свой ответ: "...Вы ни черта, - ровно ни черта,- не поняли в вопросе о перерастании буржуазной революции в революцию пролетарскую... Вывод: надо обладать нахальством невежды и самодовольством ограниченного эквилибристика, чтобы так бесцеремонно переворачивать вещи вверх ногами..."215 Такими были стиль и язык критики Сталина. Даже серьезные аргументы, которые он использовал в борьбе против оппозиции, часто обрамлялись грубыми эпитетами. Генсек с полной уверенностью судил: здесь истина, а здесь заблуждение. Основоположники научного социализма никогда себе не позволяли такого. Ведь иначе бы получилось, как писал Рабиндранат Тагор:
Перед ошибками захлопываем дверь.
В смятенье истина: как я войду теперь?
По мере утверждения своего авторитета и повышения политической значимости поста генсека Сталин все чаще прибегал к использованию в качестве аргументов собственных высказываний. В этом случае они уже представали как истина в высшей инстанции. Но чем дальше, тем меньше Сталин это замечал. Так, дав определение ленинизма в своих лекциях в Свердловском университете, Сталин в работе "Вопросы ленинизма фактически превозносит эту дефиницию как совершенную и универсальную. Далее он многократно прибегает к собственному обильному цитированию, сопровождаемому неизменными оценками: "все это правильно, т.к. целиком вытекает из ленинизма" и т.д. Порой поражаешься, сколь высоко ставит и ценит собственные выводы генсек. В последующем это станет правилом: отсылать читателей к своим статьям и книгам. Так, в ответе Покоеву "О возможности построения социализма в нашей стране" он не только полностью умалчивает, что эта идея целиком принадлежит В.И. Ленину, но и не скрывает, что именно он, Сталин, является автором этой концепции. Не утруждая себя особыми аргументами, генсек в post scriptum без обиняков говорит: "Взяли бы "Большевик" (московский) No 3 и прочли бы там мою статью. Это облегчило бы Вам дело". А что касается собственно ответа Покоеву, то наряду с верными положениями Сталин напирает на одну идею: "рабочий класс в союзе с трудовым крестьянством может добить (выделено мною.
– Прим. Д.В.) капиталистов нашей страны"; "оппозиция же говорила, что добить своих капиталистов и построить социалистическое общество мы не сможем; если мы не рассчитывали добить (выделено мною.
– Прим. Д. В.) наших капиталистов... то мы зря брали власть..."216 и т.д. Акцент на "добивание" в 1926 году остатков эксплуататорских классов слишком очевиден. Представляется, что в то
Несмотря на очень посредственный, примитивный уровень теоретических обобщений, выходивших из-под пера Сталина, он очень любил давать определения, формулировать дефиниции. Можно было бы назвать такие широко известные его определения: о сущности ленинизма, о сущности наций, о политической стратегии и тактике, о сути уклонов и т.д. Возможно, какую-то роль в популяризации основ ленинизма они сыграли. Но, как человек, весьма склонный к догматическому мышлению, Сталин буквально канонизировал определения, мог построить целую речь на доказательстве непонимания тем или иным оппозиционером какого-либо вопроса.
Но, пожалуй, самое негативное в теоретическом "творчестве" Сталина заключается в том, что он фактически отбросил гуманистическую сущность социализма, постепенно обосновал, если так можно выразиться, "жертвенный социализм". Эти мировоззренческие установки генсека со временем позволят ему с легким сердцем пойти на неслыханные массовые репрессии, на широкое применение насилия как главного социального рычага в строительстве социализма. По сути, анализ теоретических взглядов Сталина и особенно способов и методов их материализации позволяет сделать вывод, что генсек постепенно отошел от ленинизма. Звучит парадоксально, но это факт: Сталин, оставаясь большевиком, в конце концов не станет ленинцем! И это - руководитель партии! Среди многих разновидностей социализма - утопического, мелкобуржуазного, казарменного, научного - Сталин создал нечто свое. Его социализм - это социализм бюрократический, несущий в себе черты и догматического, и казарменного. Одним словом - сталинский. Нет, он не смог, не сумел, не успел все деформировать в живой ткани социализма, который строили миллионы. Но сегодня мы знаем, что считать социалистическим общество, где только высока степень обобществления, где коллективное выше личного, где все планируется "сверху", нельзя. Подлинный социализм это когда в центре внимания - ЧЕЛОВЕК. Теоретически ленинская концепция социализма - это демократия, гуманизм, человек, социальная справедливость. Подобный подход никогда не может сочетаться с насилием, отчуждением народа от власти, вождем-полубогом. Но такой социализм ни при Ленине, ни после него так и не был построен. Слова, слова...
Справедливости ради нельзя не отметить, что над своими статьями, речами, репликами, ответами генсек трудился сам. Свидетельства его помощников, в разное время работавших с ним, других ответственных лиц из аппарата Генерального секретаря дают основания сделать вывод: при огромной загруженности Сталин весьма много работал над собой. Ему ежедневно по его специальным заказам делали подборку литературы, приносили вырезки из статей, сводки по материалам местной партийной печати, обзоры зарубежных изданий, наиболее интересные письма.
Однажды он долго сидел над письмом из Берлина с обратным адресом: Целендорф, Вальдемарштрассе, 11, "Вилла Нина", В.П. Крымову. Это было довольно необычное письмо. Его автор - один из "бывших", писатель, бежавший из страны в 1917 году, но пристально, до боли в глазах и в сердце всматривавшийся в новую Россию. Читая, Сталин отчеркивал строки: "Я пишу Вам как одному из самых крупных государственных деятелей в современной России. Я пацифист и интернационалист, но все-таки я люблю Россию больше всякой другой страны. Мне отсюда м.б. видно кое-что, что Вам не так ясно, при всей Вашей осведомленности, изнутри (здесь красный карандаш проделал двойной путь. Прим. Д.В.)...
Нужно во что бы то ни стало сохранить власть в ваших руках, вожаков пролетариата, ничего не щадя. Помните: "Кто не способен на злодейство, тот не может быть государственным человеком". Прежде всего армия. Она не должна воевать, но она должна быть. Все должны звать о ней преувеличенное. Чем больше всяких военных демонстраций, тем лучше... Никаких средств не надо щадить в заботах об увеличении населения России и полном его воспитании. Это самое страшное оружие против капиталистического мира. Сегодня ясно, что современная Россия может дать новый закон истории: размаха маятника в другую сторону может и не быть; он может навсегда остаться слева... Не нужно лжи, но нужны две правды, и о большей умолчать на время и тем заставить верить в меньшую, а когда понадобится, малая отступит перед большой... Не надо притеснять религию, это укрепит ее. Привлекайте частный капитал. Пока государственная власть у вас - это не представляет никакой опасности... Проявление современного русского творчества нужно поддержать, не жалея затрат. Скажем, литературу; м.б. балет. Нужно бросить в остальной мир яркие кристаллики современной России: этим можно иногда сделать больше, чем самой широкой пропагандой... Революция сделала уже колоссально много. Но эксперимент затягивается, нужны какие-нибудь реальные результаты. Нужны какие-то выполнения обещанного благополучия пролетариата. А пока у вас волокиты больше, чем в царском строе. Есть случаи, когда тянуть выгодно, но сплошь эта система гибельна..."217