Сталинские соколы. Возмездие с небес

Сапрыкин Станислав Рудольфович

Несколько летчиков-добровольцев, имеющих опыт полетов на Фокке-Вульфах, транспортным самолетом перебрасывают на север на усиление 54-й Эскадры. Суетливые передислокации. несколько групп «Грюнхерц» переброшены во Францию для обороны Рейха от высадившихся в Нормандии англо-американских войск, но русские пошли вперед в Прибалтике, и теперь требуется усиление двух оставшихся истребительных групп «Зеленого сердца» на восточном фронте.

Вечером третьего числа мы прибыли на аэродром Идрица под Псковом, куда сутками раннее из Дерпта перелетел Штаб 54-й Эскадры. Штаб был полностью оснащен Фв-190.

Прибывших собрал командир Антон Мадер. Он начал с тридцатиминутного инструктажа.

– Господа, на отдых времени нет и часа. Я не требую от вас больше того, чем делаю сам.

Фронт подошел на линию Нарва – Дерпт – Идрица – Великие Луки. Фактически мы на фронтовом аэродроме и русские постоянно приближаются. Вы все парни с опытом, и я не собираюсь читать вам нотации о том, как важно держаться в строю, не давая этим кретинам сесть на хвост товарищу в условиях количественного превосходства противника. Сейчас примите самолеты и отдыхайте. Завтра утром двумя звеньями, составленными из вас и нескольких оставшихся штабных ветеранов, со мной вылетим на свободную охоту в район Полоцка. Численность нашего формирования, а точнее, его малочисленность не позволяет другого варианта обучения. Распределенные по звеньям, мы разошлись по баракам. Со мной делили ночлег капитан Франц – наш командир, унтер-офицеры Гюнтер и Вернер.

В 5.45 штабные звенья поднялись в воздух и, сделав круг над Идрицей для общего сбора, взяли направление на Полоцк.

Некоторое время идем почти навстречу встающему светилу. Внизу, среди лесов в утреннем тумане поблескивают озера и устья рек, выше – красивое небо без войны и рыцарских подвигов. Первый раз в жизни мне захотелось стать гражданским пилотом и отправиться в путешествия по Африке или Южной Америке.

Наше звено шло на высоте две с половиной тысячи метров в качестве приманки, со значительным превышением сзади летело еще звено «сорокопутов», готовых броситься сверху на русские самолеты, если тех будет больше нас. Мы достаточно долго барражировали в стокилометровом секторе между Идрицей и Полоцком в надежде обнаружить противника, но все было тихо.

– Наверное, «иваны», воодушевленные победами своих гвардейских армий, еще спят – мрачно пошутил в эфир гауптман Франц, – так мы сожжем все бесценное топливо.

И действительно, мы находились в воздухе уже более часа. Мадер дал приказ следовать на аэродром. Основная задача по отработке слетанности старых и прибывших пилотов была достигнута, и мы развернулись на север.

На посадке со мной произошла трагическая неприятность. Я ошибся в расчете, и хотя утренняя дымка практически рассеялась, не заметил красный флажок, отмечавший воронку в начале полосы. Случилось роковое стечение не случайных обстоятельств. высокое выравнивание, касание земли рядом с полосой и попадание на пробеге в яму одной из стоек. В результате левая стойка шасси подломилась, и самолет медленно скапотировал. Я только ушибся, но остался цел. Самолет подлежал восстановлению, но какой позор для меня.

– Поломать шасси у Фокке-Вульфа – это надо быть циркачом, – устроил мне разнос командир эскадры.

Я стоял по стойке смирно бледный, как полотно, а раскрасневшейся Мадер все отчитывал меня, как курсанта.

Меня временно отстранили от полетов.

Во время полуденного перерыва в столовой гауптман Франц, успевший сегодня одержать победу над Аэрокоброй, сочувственно подмигнул. ничего, такое может быть с каждым, на командира не обращай внимания, он самодур и не пользуется большим уважением среди офицеров. Раз он главный в эскадре, право принятия любых решений оставляет только за собой и гасит любую инициативу, даже если она исходит от командиров эскадрилий. Отправлять вас в боевой вылет на следующий день после прибытия в штаб эскадры – это не только неумение обращаться с людьми, но и преступление.

Мне было приятно сочувствие коллег, но внутри себя я понимал, что Мадер тут ни при чем, его задача – иметь боеспособное подразделение, тем более в штабной эскадрилье, а в аварии самолета виноват только я сам. Хотя, действительно, Мадер был человеком со странностями и потому его действия часто критиковались прямолинейными подчиненными. Будучи командиром эскадры, он имел право не совершать боевых вылетов, но продолжал

летать, что, впрочем, было в порядке вещей и поэтому не являлось подвигом в глазах офицеров. В Люфтваффе летали все от фельдфебелей до генералов, даже штабные берлинские инспектора, каким теперь стал бывший командир «Зеленого сердца» оберст Траутлофт, при первой возможности заскакивали в кабину боевых самолетов. Кроме того, Антон Мадер считался экспертом по уничтожению бронированных Ил-2. Но как руководитель он отличался странными, порой абсурдными решениями, чего стоило распоряжение сократить обеденное время до тридцати минут. Среди офицеров ходили шутливые выражения, что командир любит поспать до восьми часов и что ужин в столовой для него важней боевых вылетов.

Мы были молоды и бесстрашны, и как люди, которые могут умереть в любой день, могли бесшабашно отстаивать свое мнение, даже перед начальством, не боясь последствий и карьерных проблем. Наград и званий хотели все, но это больше походило на честное спортивное состязание, чем на продуманные шаги по карьерной лестнице, а потому начальство, будучи старше многих из нас всего на несколько лет, понимало подчиненных и позволяло некоторые вольности если не в действиях, то хотя бы в умах и на языке.

Вечером в спальном бараке мы продолжили общение с Францем.

– В вермахте нечто назревает, лучшие офицеры критикуют действия руководства. Нами руководят убийцы, а лучшие гибнут, – продолжал откровенничать капитан, – один из них – наш рейхсмаршал. Вначале он свалил все неудачи на покойного Удета, а затем довел до самоубийства Ешоннека. Авиацией должны руководить такие, как Рихтгофен, эх, был бы жив Папаша Мельдерс… Если войну не остановить, Германию растерзают большевики и масоны. – Ты думаешь все так плохо? Мы утратили завоеванные территории, но ни один солдат еще не преступил границ Рейха.

– Зато регулярно перелетают бомбардировщики. Геринг – хвастун, обещал, что этого не будет.

– Мы завязли в России, блицкриг провалился, я помню, как нам обещали быструю победу в сорок первом. С другой стороны, а что мы лично для этого не сделали? Ладно, спи, не будем мешать фельдфебелям.

К полетам меня допустили 9 числа, когда положение стало очень тяжелым и русские вплотную подошли к Идрице. За мной закрепили последний резервный самолет. В девять часов утра два штабных звена пошли прикрывать бомбардировщики, двигающиеся в направлении Полоцка. В роли бомбардировщиков выступали такие же Фокке-Вульфы с подвешенными под брюхо бомбами. Пикировщики в условиях нашего меньшинства стали слишком уязвимы, и роль самолетов поля боя все чаще выполняют «Сорокопуты-Душители».

После предыдущей неудачной посадки чувствую перед взлетом легкий трепет, взлетаем парами, полностью открываю дроссель, зажимаю ручку между ног, почти зажмуриваю глаза – и я уже в воздухе. Успокаиваюсь, убираю шасси.

Идем на высоте две с половиной тысячи метров. На подходе к Полоцку нас встречают истребители. Стараясь не упустить из виду ведущего, верчу головой, чтобы не упустить момент, когда какой-нибудь «кретин», по выражению Мадера, постарается сесть мне на хвост. После нескольких пикирований, переворотов и горок замечаю самолет противника, идущий от места боя метрах в трехстах от меня. Видимо, он вывернулся из-под Франца. Такой шанс упускать нельзя. Предупреждаю ведущего и начинаю преследование. Приблизившись, замечаю, что длинноносый истребитель врага испускает легкий масляный след, значит, птичка подранена. Русский пилот пытается покинуть схватку. Корректно ли добивать подранка и записывать себе победу над самолетом, уже поврежденным товарищем? Думаю несколько секунд. Но инстинкт охотника берет вверх над рыцарским кодексом. Года три назад я бы отпустил русского, но сейчас оправдываю себя просто. если «иван» вернется домой, его самолет починят, и он опять станет угрозой. Чтобы остановить противника, их надо сбивать десятками. Делаю пристрелку из пулеметов. От «длинноносого» отскакивает обшивка. Даю пушечный залп. Правая консоль истребителя, опережая планер, несется к земле. Прощай, русский, извини – это война! Делаю победный круг над местом падения самолета и возвращаюсь в звено.