Сталинский неонеп
Шрифт:
14 января 1936 года было принято решение ЦК, согласно которому в течение трёх месяцев (февраль — апрель) все партийные билеты и кандидатские карточки должны были быть заменены партдокументами нового образца. В разъясняющей это решение статье «Правды» под названием «О большевистской бдительности» указывалось, что в ходе данной кампании партия будет продолжать очищаться от «троцкистов, зиновьевцев, белогвардейцев, жуликов и прочей нечисти». В то же время авторы статьи сочли необходимым предостеречь низовые парторганизации от излишнего рвения, выражавшегося в лишении работы всех исключённых из партии; рекомендовался дифференцированный подход к исключённым, заключавшийся в «умении отличать врага от неврага» [354].
Троцкий едко комментировал эти предостережения, обнажая скрытый смысл формулировок, содержавшихся в данной статье: «Человек, совершивший „какой-либо тяжкий проступок против партийной этики“, может тем не менее оставаться „полезным
Проверка и обмен партийных документов стали канцелярской подготовкой массового террора против коммунистов: в их ходе на каждого члена партии заводилось весьма подробное личное дело, в котором были досконально изложены сведения о его участии в оппозициях, о вынесенных в прошлом партийных взысканиях, включая снятые, и т. д.
В ходе обмена партбилетов были автоматически выброшены из партии многие покаявшиеся «троцкисты», ещё остававшиеся на ответственных постах. Так, И. Я. Врачёв вспоминает: ему просто не выдали новый партбилет — обоснованием для этого послужило решение «исключить из партии как в прошлом активного троцкиста» [356].
О механизме «розыска» троцкистов в процессе «проверки» и «обмена» партдокументов можно получить представление из опубликованных М. Восленским материалов «смоленского архива», касавшихся деятельности лишь одного из низовых аппаратчиков — секретаря сельского райкома Деменка.
Свою «бдительность» Деменок демонстрировал несколькими путями. Во-первых, он рассылал в обком партии и районное управление НКВД донесения, в которых сообщал, что «восстановил в памяти троцкистов, активно боровшихся против партии», и просил открыть розыск тех из них, которые за истекшие годы покинули район. «Помню, в 1924—1925 году в новозыбковскую парторганизацию Западной области, очевидно, по поручению троцкистского центра приезжал член партии Ковалёв — имени не знаю — с целью склонить парторганизацию в пользу Троцкого. С троцкистской речью выступал на активе, с докладом. Партийная организация тогда дала ему решительный отпор, однако возможно, что он и до сих пор является членом партии и до сих пор не разоблачён как троцкист. Сообщаю об этом для принятия необходимых мер». «Померанцев Леонид… После разоблачения троцкистской деятельности его в доме отдыха Померанцев был уволен. В данное время якобы он работает в доме отдыха в Вязьме. Померанцева надо разыскать». «Помню, в 1925—1926 гг., когда я работал секретарём Новозыбковского волкома ВКП(б), в это время в волкоме работал в качестве агитпропа Каркузевич, имя, кажется, Михаил, член ВКП(б) с 1917 года, железнодорожник. Каркузевич в это время был активным троцкистом, он не только клеветал на партию и на вождя тов. Сталина, но дело дошло до того, что он демонстративно отказался в партийной сети прорабатывать решения 14 партсъезда, так как с этими решениями был не согласен и считал их неправильными. Мы тогда его сняли с работы, кажется, было объявлено партийное взыскание, но в партии он оставался, и где работал, я не знаю, но припоминаю, что работал в военизированной охране на железной дороге в Белоруссии. Возможно, что он и до сих пор не разоблачён. Сообщаю об этом для принятия необходимых мер» [357]. «Необходимые меры» состояли в том, что люди, на которых поступали подобные доносы, разыскивались через централизованные картотеки ЦК, ЦКК и НКВД и исключались из партии.
Во-вторых, Деменок слал в партийные комитеты запросы о прибывших в его район коммунистах — руководствуясь подозрением, что они в прошлом могли быть причастны к оппозиционной деятельности. Так, в запросе, посланном в Кузнецкий горком ВКП(б), говорилось: «По имеющимся у нас сведениям член ВКП(б), партстаж с 1917 года, Полосухин Николай Иванович, работавший с 1922 по 1923 год в городе Кузнецке заворготделом укома, ныне работает у нас (город Козельск Западной области) начальником новостроящейся железной дороги Тула—Сухиничи, участвовал в троцкистской работе. Об этом он нам ничего не сказал. Прошу срочно нам сообщить, действительно ли Полосухин участвовал в троцкистской работе, если да, то когда и в чём эта деятельность выражалась» [358].
В-третьих, Деменок направлял в обком донесения о проводимой им работе по «выявлению» троцкистов в своём районе: «Трубин, Филипп Иванович, член ВКП(б) с 1918 года, зав. нефтескладом МТС, обвинялся
От секретаря райкома не отставали и другие аппаратчики. На расширенном заседании бюро райкома звучали следующие выступления: «В заготовительной организации есть коммунист Козин. Он имеет партвзыскание за примиренческое отношение к троцкизму… Мне известно, что в Клинцовской партшколе был троцкист Глейзер… Я думаю, о нём необходимо довести до сведения обкома ВКП(б)». «Я знал Энтиша, он — директор одного из заводов в Брянске в 1925—1926 году, его исключили за принадлежность к троцкизму. Об этом надо сообщить в обком ВКП(б)». Присутствовавший на собрании инструктор обкома, словно не довольствуясь обилием подобных выступлений, потребовал от собравшихся «решительно и смело до конца вскрывать и разоблачать людей, которые хоть сколько-нибудь имели связь с троцкизмом в прошлом. Неважно какую — прямую и косвенную». И тут же продемонстрировал пример такой «связи»: «У нас есть Матюшин, он председатель колхоза и парторг. Сам он говорил, что держал в своих руках платформу троцкистов. Я должен заявить, его держать в должности парторга нельзя» [360].
Аналогичные «разоблачительные» мероприятия проводились повсеместно. В записке комиссии, проверявшей работу аппарата Кировской железной дороги, указывалось: «В Кандалакшском политотделе работало 12 человек из троцкистско-зиновьевской банды… Всем этим людям давались лучшие характеристики… Начальник политотдела дороги тов. Чаплин и начальник п/о „Кандалакша“ Павлов дают такую оценку оппозиционеру Журавлеву: „хороший организатор, дисциплинированный большевик, умеющий организовать коммунистов“, и ни слова в этой характеристике, что он был в оппозиции. Такую же дали характеристику другому активному зиновьевцу Лесину: „один из лучших инструкторов… отклонения от генеральной линии партии за тов. Лесиным не замечалось“». В этой же справке указывалось, что «коммунисты плохо знают конкретную борьбу партии против троцкизма». В подтверждение этого приводился пример, когда рабочий, член партии с 1925 года, на занятии в кружке по изучению истории партии на вопрос: «В борьбе с какими врагами закалялась наша партия?» — ответил: «В борьбе с капитализмом и буржуазией (требовалось ответить — «в борьбе с троцкистами».— В. Р.)» [361].
Приведённые документы позволяют ответить на вопрос, почему в середине 30-х годов, невзирая на все предыдущие чистки, в партии ещё оставалось так много лиц, исключавшихся за принадлежность к «троцкистам» и «зиновьевцам». К этим категориям были отнесены все те, кто в 20-е годы голосовал за резолюции, предложенные оппозициями. Особенно много таких коммунистов насчитывалось в ленинградской партийной организации, которая почти целиком поддерживала в 1925 году «зиновьевцев». Ещё в 1926 году Г. Сафаров в заявлении, обращённом в Политбюро, писал, что семь тысяч ленинградских коммунистов «пали жертвой „выправления линии“ ленинградской организации. Нет в Ленинграде ни единой цех. ячейки, ни одного коллектива, где бы не прошлась „стихия“ оргвыводов» [362]. Тогда эти «оргвыводы» сводились в основном к вынесению партийных выговоров или снятию с партийной работы. Теперь, в 1935—1936 годах, остававшиеся в партии участники ленинградской оппозиции, независимо от того, где они в это время проживали и работали, исключались из партии как «зиновьевцы».
Ещё большее число коммунистов (по подсчётам современных историков, 40—50 тысяч) голосовали за оппозицию в дискуссии 1923 года. Хотя эти суммарные данные никогда не публиковались, на местах хорошо помнили, кто и как голосовал на открытых партийных собраниях 12—13 лет назад. Эта часть членов партии исключалась как «троцкисты».
Множество коммунистов было исключено из партии по ложным доносам о том, что они в 20-е годы голосовали за ту или иную оппозиционную резолюцию. Характерный пример в этом плане содержится в воспоминаниях ветерана Красной Армии Л. С. Сквирского. Он рассказывает, как в 1936 году член ВКП(б) с 1919 года Зиберов был обвинён политотделом военной академии в причастности к «троцкистам» на том основании, что десятью годами ранее он якобы голосовал за троцкистскую резолюцию. Зиберов объяснил, что в действительности дело обстояло следующим образом: собрание, о котором шла речь, затянулось, и он в числе других поддержал предложение о переносе его на следующий день, когда он проголосовал против «троцкистов». Проверка подтвердила правильность этого сообщения. Тем не менее Зиберова исключили из партии и отстранили от работы. Когда автор воспоминаний случайно встретил его на улице и подошел поздороваться, Зиберов «зарыдал, сказал, что к нему люди боятся обращаться по любому поводу, вокруг него пустота, и стал уговаривать меня поскорее отойти, чтобы я не навлек на себя подозрения в сочувствии „троцкисту“» [363].