Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945
Шрифт:
— Починка не займет много времени, — говорили они. — Парни в сухом доке сделают это вмиг. Эти наши мотористы слишком тупые…
И вдруг вся жизнь в лодке замерла. Моряки не верили в привидения; и, хотя нервы у всех были изрядно потрепанными, они еще могли держать себя в руках; и никто из них не страдал повышенной чувствительностью. Но все услышали этот звук — снаружи находился какой-то металлический предмет, который скрежетал о борт. Затем, несмотря на их малую скорость, звук стал таким громким, что заглушал даже урчание электродвигателя.
Никто
Молчание нарушил командир.
— Право руля до отказа, — скомандовал он в надежде, что предмет не заденет хвостовые рули.
Но рулевой не успел выполнить приказ. Мина взорвалась недалеко от дизельного отсека. Она разрушила прочный корпус и уничтожила моряков в электромоторном и дизельном отсеках, кока на камбузе и нескольких моряков в старшинском кубрике. Менее чем через три секунды эти отсеки были затоплены. Старпом задраил кормовую водонепроницаемую дверь; люди, оставшиеся в старшинском кубрике, погибли.
Было темно, и лодка встала в воде вертикально; моряки в носовых отсеках и в центральном посту попадали с ног и покатились в сторону водонепроницаемой переборки, где находился старпом. Ему разбило нижнюю челюсть, которую ненадолго пережила его яремная вена. Затем послышался глухой удар — лодка легла на грунт.
Зажгли ручной фонарик. Командир держал его, направив луч на глубиномер в центральном посту. Слепящий луч задержался на приборе значительно дольше, чем это было необходимо. Затем вновь наступила кромешная тьма. Стрелка на глубиномере стояла на отметке 68 метров.
Полнейшая тишина царила как изнутри, так и снаружи лодки. В ней было что-то неземное, как будто все живое перестало существовать. Никогда еще морякам не приходилось ощущать подобную тишину.
Из радиорубки донеслись звуки, похожие на треск бьющихся цветочных горшков, и все вздохнули с облегчением. Потом снова долгая пауза. Моряки обрадовались, когда снова услышали тот же звук.
Тайхман на ощупь пробрался в радиорубку. Он услышал, что там кто-то есть, но не мог открыть дверь. Он сделал несколько попыток, проведя ладонями по дверной раме, — чувствовал гладкое дерево и места, где облупилась краска, но дверь не поддавалась. Странные звуки продолжались. Тайхман вернулся в центральный пост.
Командир стоял, склонившись над столиком с картами; старший квартирмейстер подсвечивал ему фонариком. Левая рука командира кровоточила, а на виске старшего был синяк. Тайхман разглядел в полутьме помощника механика, стоявшего наготове напротив, у клапана продувки цистерн, и ждавшего команды.
— Мне нужен фонарик, — сказал Тайхман.
— У нас нет другого, — откликнулся голос из противоположного
— Мне срочно нужен фонарик, — настаивал Тайхман.
— Почему так срочно? — спросил командир, не оборачиваясь. — У нас полным-полно времени.
— У нас больше нет фонарей, — прозвучал голос из угла.
— У вас их целая куча, — не унимался Тайхман.
— У нас больше нет фонарей, — снова произнес голос из угла.
— В радиорубке кто-то есть, — сказал Тайхман.
— Ему там хорошо, — произнес старший квартирмейстер.
— У нас больше нет фонарей, — раздался голос из угла; он принадлежал торпедисту.
Тайхман подошел к нему, забрал у него фонарик и вернулся к радиорубке. Он немного повозился с дверью, а когда наконец открыл ее, осветил фонарем помещение.
— Выходи отсюда.
Радист продолжал стучать ключом. Тайхман стал наблюдать за ним. Тот с дикой скоростью работал морзянкой; на лбу его выступили капли пота. Свободной рукой он вытащил из-под стола граммофонную пластинку и впился в нее зубами. Откусив несколько кусков, он выплюнул их и отшвырнул пластинку. Несколько изуродованных пластинок уже валялось на полу. Язык радиста был изрезан и кровоточил; когда Тайхман увидел его, он был похож на гамбургер с сырым мясом.
— Ну давай, выходи!
Радист продолжал гнать свои послания и искать свободной рукой новые пластинки.
— Да выходи же, ты, идиот!
Правая рука «идиота» продолжала отстукивать радиограммы, а левая шарила под столом в поисках пластинок. Тайхман сорвал с радиста наушники, и он, повалившись вперед, стукнулся лбом о передатчик. Тайхман притащил его в центральный пост и уложил на палубу вместе с остальными. Когда Тайхман отошел от него, радист принялся стучать по палубе костяшками пальцев правой руки. Он выстукивал только буквы К и R, и ничего больше. Моряки отодвинулись от него как от прокаженного. Все молчали.
Помощник механика по-прежнему неподвижно стоял рядом с главным клапаном продувки балластных цистерн. Он держал руки на вентиле и ждал команды продуть балластные цистерны. Командир и старший квартирмейстер тоже стояли не шевелясь. Тайхману это напомнило картину, которую он видел ребенком на праздничном вечере. Дамы и господа на ней стояли неподвижно, но в намеренно театральных позах.
Единственный звук исходил от радиста, но его постукивание действовало всем на нервы. Тайхман увидел, как матросы пинали его ногами, но радист продолжал стучать.
— Эй, ты, — обратился Тайхман к помощнику механика, — чего торчишь там, у этого вентиля?
— Господин Тайхман, — произнес командир, — вы всегда так шумите?
Отпустив вентиль, помощник механика присел на корточки, словно маленькая девочка на бордюрный камень, а затем уселся на пол там же, где стоял. «Еще один свихнулся», — подумал Тайхман. Три или четыре раза у него вырывался смешок — короткий, сухой и неестественно громкий.
— В чем дело? — спросил командир, повернувшись и взглянув на Тайхмана. — С вами все в порядке?