Стальная империя
Шрифт:
Лишь небольшая группа путешественников, выйдя из вагона первого класса, никуда не торопилась, с интересом оглядывая привокзальную суету. Точнее, любопытствовал только один, остальные — военные — терпеливо его ждали. Ещё раз пробежав взглядом по пёстрой шумной толпе, выглядевшей аляповатым пятном возле белоснежного здания вокзала, “гражданский” вполголоса процитировал слова архиерея, произнесенные в Чудовом монастыре: "И самое плохое место могут скрасить честные люди".
Офицеры развернулись налево и вытянулись во фрунт. Сквозь редеющую толпу в окружении адъютантов стремительно шествовал весьма колоритный генерал богатырского роста и телосложения, с бородой и усищами, напоминающий Илью Муромца с картины Васнецова.
—Начальник штаба Сибирского военного округа, генерал Бобырь, — зычно отрекомендовался встречающий, — рад Вас видеть, Ваше Сиятельство… Ваше высочество…
—Полно-те, Николай Павлович, — поморщился князь Львов, — революция отменит титулы и сословия. Сегодня мы все — граждане Великой России.
При последних словах стоящий рядом с князем поручик с флигель-адъютантским вензелем и тонкими усиками над губой, поморщился, как от кислого лимона, и совершенно бесцеремонно влез в разговор старших по званию и по возрасту.
—Что с генералом Сухотиным?
— Командующий войсками Сибирского военного округа, к сожалению, отказался поддержать революцию и в настоящее время находится под домашним арестом, — торопливо отчитался Бобырь, испуганно переводя глаза с поручика Романова на Львова и обратно, не понимая, кому он должен рапортовать.
— Спасибо, Николай Павлович, — не обращая никакого внимания на великого князя, похвалил генерала Львов, — принимайте на себя командование и озаботьтесь вооружением прибывающих революционных подразделений.
Перрон уже опустел, на нем остались только обладатели прибывших и встречающих военных мундиров.
—Всё уже готово, — кивнул Бобырь, — на складах округа для вас заготовлено десять тысяч комплектов оружия и амуниции для инфантерии, и три тысячи — для кавалерии, тройной боекомплект. Лёгкими полевыми орудиями можно укомплектовать артиллерийский полк. Сложнее с крепостными…
—Надеюсь, крепостная артиллерия не пригодится, — перебил генерала Львов, — мощь революции не в пушечных калибрах, а в духе и силе слова.
Стоящий за спиной великого князя граф Игнатьев не сдержал улыбки. Уж очень натянуто звучала эта фраза в сравнении с тоном совещаний военно-революционного комитета, проходивших накануне. Перечень обиженных властью и вступивших в революционную партию “Открытая Россия” был подозрительно похож на список казнокрадов, составленный Главным ревизионным управлением. Но Алексей чувствовал и другое: загнанные в угол крысы опасны, а таковых только в Читу прибыло не меньше тысячи. Были среди них знакомые Алексея по пажескому корпусу и кавалергардскому полку, желающие отомстить за внезапно утерянное влияние и состояние, возмущенные подозрением в коррупции, недовольные потерянными аристократическими привилегиями и просто консерваторы, воспринимающие в штыки всё новое. И самое удивительное — таких было много не только среди дворян. За последний месяц Игнатьев насмотрелся на купцов, на духовенство и даже на крестьян, недовольных новыми порядками, ломающими привычный образ жизни, пусть небогатой, зато спокойной и понятной. Всё это взбудораженное болото, пользуясь появившейся свободой слова, булькало, кооперировалось и стекалось в хорошо организованные частые сети полуподпольных организаций. Накопление сил шло полгода и он даже не представлял, сколько всего штыков и сабель могут выставить мятежники… Добровольно взвалив на себя обязанности фельдъегеря при князе Львове, известном узкому кругу, как доктор Фальк, Игнатьев в общих чертах представлял масштабы заговора, но всё равно поручика иногда брала оторопь при виде фамилий и адресов, по которым надо было доставить шифрованные сообщения и векселя первоклассных британских и американских банков. Чувствовалось, что Лондонский сити не поскупился на “частные пожертвования” для демократизации России и в деньгах мятежники стеснения не знали. Дважды за всю свою службу “почтальоном” Алексей позволил себе задержать конфиденциальную корреспонденцию: письмо киевскому генерал-губернатору Драгомирову, которого хорошо знал и уважал отец, и пакет адмиралу Рожественскому, отправляющемуся командовать Черноморским флотом. Игнатьев два дня носил корреспонденцию в своем портфеле и только после одобрения контрразведки, скрепя сердце, отправил получателям, изменив кое-какие даты. Зачем это нужно Ставке, узнавать было некогда, не у кого, да и незачем. Своих забот хватало.
В Иркутске через старинного и надёжного друга отца Игнатьев передал в контрразведку и лейб-жандармерию очередной полный и подробный отчет об услышанном и увиденном за время путешествия из Лондона в свите великого князя Бориса Владимировича. Документ о готовящихся забастовках, диверсиях на заводах и Транссибе, о подпольных организациях заговорщиков в дворянских и офицерских собраниях, о полувоенных лагерях и химических мастерских в усадьбах и поместьях, наконец о людских ручейках революционеров, стекающихся к Омску и Иркутску, получился увесистый, на полсотни страниц. А в ответ поступила всего одна команда — наблюдать, ни во что не вмешиваться, держаться рядом с Фальком…
—Прогрессивные силы Запада готовы оказать помощь русской революции, — витийствовал тем временем Львов. — По просьбе нашего военно-революционного комитета британский экспедиционный корпус перешел границу с Китаем в Забайкалье и сейчас должен форсировать реку Онон.
В это же время у реки Онон.
Перед станцией “Оловянная” железная дорога, зажатая с одной стороны рекой, а с другой — нависающими над ней сопками, долго и нудно бежит вдоль течения, чтобы потом, прямо напротив распадка, сделать резкий поворот на девяносто градусов и перепрыгнуть через стремнину. Британские военные инженеры, аккуратно исследовавшие конструкцию моста, не нашли никаких видимых повреждений, разведчики не обнаружили никаких следов противника. Беглый осмотр ближайших сопок тоже не выявил ничего подозрительного. Создавалось впечатление, что русские просто не успели зацепиться за естественную преграду и организовать сопротивление.
Нещадно коптя небо, через речку пополз британский бронепоезд. Защищённые бронёй стрелки зорко смотрели по сторонам, имея приказ подавить огнём любые попытки помешать переправе армии.
Артиллерия, заблаговременно размещённая на склонах сопки, нависающей над рекой, мостом и железной дорогой, тоже была готова в любой момент открыть огонь и перепахать гранатами и шрапнелью позиции снайперов, если таковые будут обнаружены.
Пока всё было спокойно. Бронепоезд, пыхтя, дополз до полустанка и застыл, окутавшись паром. Станция оказалась пугающе безлюдна. Во дворах редких домов, стоящих за ней, даже не лаяли собаки. И только милях в трёх на западе виднелся столб дыма от движущегося сюда железнодорожного состава.
— Десанту покинуть бронепоезд и рассредоточиться, — скомандовал капитан Барт, не отрывая глаз от бинокля.
Выполнить приказ не удалось. Боковым зрением англичанин увидел, как с грохотом падает стена одной из крестьянских изб, открывая артиллерийскую позицию с наведенным на него хоботом морской пушки. Сорокасемимиллиметровые орудия Гочкиса, продемонстрировавшие свою немощь в морских сражениях, оказались незаменимы на суше для поражения бронированных целей. Имея невиданный для сухопутной артиллерии того времени темп стрельбы, пятнадцать выстрелов в минуту, батарея таких орудий, ведя огонь почти в упор с расстояния в триста шагов, всего за три минуты наделала в бронепоезде две сотни дырок. Железная черепаха, гордость британского экспедиционного корпуса, перестала существовать, как боеспособная единица.
Ахнувшие со склонов сопки японские пушки с третьего залпа накрыли артиллерийские позиции противника, но расчёты русских к тому времени уже покидали их, скрываясь в укрытиях и завалив орудия заранее заготовленными мешками с песком. А с запада, со стороны станции с игривым названием Ага, приближался русский бронепоезд, хищно водя стволами покоящихся в откатных люльках 87 мм орудий на морских поворотных станках. Японская пушка была компактнее и легче русской, но противооткатных устройств не имела вообще, а неудобный затвор и раздельное заряжение снижали скорострельность до пяти выстрелов в минуту. И это при двойном преимуществе русских снарядов по массе и дальности боя.