Стальное сердце
Шрифт:
Тим хищно прищурился и с шумом вобрал в себя побольше воздуха для матерного вопля. Подумал и выдохнул. Только сжал кулаки.
В списке было человек двадцать отчисленных. Против одних фамилий стояла резолюция «восстановить», против других – «разрешить сдавать разницу». И только про бывшего студента Костенко написали коротко и ясно – «отказ». Липовое ходатайство из рекламного агентства, где работала Ольга, прошло все инстанции нормально. Почему же тогда отказ? Тим круто повернулся на каблуках и рванул на себя дверь учебной части.
– Простите, Тимофей, но я вам ничего определенного сказать
К заместителю декана Тим попал быстро, уже через полчаса. Это оказалось несложно – сначала тонизировать замученную менструацией секретаршу, а потом мощным «щелчком» сквозь дверь настроить грозную замдеканшу на миролюбивый лад.
– А понятия не имею, – сказала замдеканша. – Это вы сами, молодой человек, разбирайтесь в учебной части. Сказать по правде, я так думаю, кому-то вы там крупно насолили…
Круг замкнулся. Стоя в коридоре с глупой ухмылкой на губах, Тим привычно шарил по карманам в поисках фляги. «А откуда ей взяться – я же теперь почти не пью». Тим свернул за угол, спустился по широкой мраморной лестнице и вышел на улицу, под мокрый снег. «Похоже, наклевываются серьезные неприятности. Отец меня тупым ножом зарежет. Больше ему ничего не остается. Выгнать меня из дома он не в состоянии, поскольку дома я и так не живу. Наследства лишить тоже не получится – разве ж это наследство? А вот в морду он мне даст. Бедный папа, здорово я его обломаю. Человек без диплома по его понятиям – не человек».
Дома Тим принялся бесцельно шататься по квартире, потом затеял было стирку, но бросил на полпути. Наконец, перелопатив книжный шкаф, раскопал давно спрятанный от себя литр водки и уединился с бутылками на кухне. Прошел уже месяц с тех пор, как Тим побывал бесплотным духом, узнал о Проекте, убил оператора и принял решение поднять лапки кверху. Для начала он разругался с Рябцевым, а на следующий день сказал Гульнову и Зайцеву, что выходит из расследования. Мотив он придумал отменный: «Мне страшно, я боюсь на этом деле сойти с ума. Я устал общаться с зомби, они пугают меня. Про наведенный бред слышали? Вот так-то. Скоро я начну вам рассказывать про японскую разведку, а мне бы этого очень не хотелось».
Ребята посмотрели на него сначала с интересом, потом с жалостью и отвернулись. А Проект – исчез. Пропал, растворился в воздухе, перестал беспокоить. Как будто и не было его. Никаких симптомов. И вот тут Тиму действительно стало нехорошо. Во-первых, он действительно обрубил ниточку, соединявшую его с людьми, которых уважал и которые хорошо к нему относились. Во-вторых, чем больше времени проходило, тем иллюзорнее казались все его былые страхи. Факты, которые раньше выглядели неоспоримыми, расплывались и таяли. Обжигавшие душу эмоции подзабылись. И иногда, вспоминая, Тим ловил себя на том, что действительно подозревает – а не существовал ли Проект исключительно в больном воображении нескольких десятков сумасшедших?
Тем более что, интенсивно «раскручивая» свою энергетику, Тим вполне мог переутомиться. Психика сенса – чересчур навороченная система для того, чтобы быть совершенной. И она запросто могла дать временный сбой. «Но чем же я тогда занимался добрых полгода?
Неужели ты был болен, Тим?!»
Ему вдруг стало тяжело дышать. Тим перевернулся на спину и понял, что плачет.
– Тимофей, вы не могли бы зайти ко мне на минуточку? – раздалось за спиной.
Тим обернулся. Перед ним, мягко улыбаясь, стоял Гаршин.
– Понимаете, Тимофей, я давно хотел с вами поговорить, но вы теперь так редко бываете в редакции…
Тим, не отвечая, сверлил Гаршина взглядом. «До чего же он мне неприятен! А почему, собственно? Если отбросить некоторые личные претензии, о которых знаем только мы с ним, то почему? Да скользкий он, вот и все. Болезненно костлявый, с острыми маленькими глазками. Взгляд бегает. И весь этот Гаршин какой-то жеваный, помятый… Год назад, когда мы встречались по его личным делам, он просто страшно выглядел, а сейчас, кажется, поздоровел, но ненамного».
– Ну… – начал Тим глубокомысленно.
– Прошу, – Гаршин распахнул дверь кабинета.
Тим помялся, но вошел. При других обстоятельствах он с Гаршиным разговаривать не стал бы. Но теперь, зная, что между Гаршиным и отцом имелся какой-то контакт, решил хотя бы послушать.
В кабинете редактора отдела было непривычно пусто. Прежний редактор, Петя Половец, уволившись, забрал с собой все те маленькие вещицы, которыми обрастают с годами стены каждой редакционной комнаты. Плакаты, вымпелы, флажки какие-то, дружеские послания, макеты удачно сделанных полос. Вроде бы ерунда на булавках и кнопках болтается, а сразу видно, кто в комнате хозяин, что он за человек. Половец был нормальный мужик и не мешал отделу работать. Над расследованием Тима и Зайцева деликатно хихикал, но не более того. Копайте, ребята, а я тут ни при чем.
Гаршин за отдел еще толком и не брался, а напряжение уже создал очень серьезное. Самим фактом своего присутствия. Очень уж у него были характерные замашки человека, делающего карьеру. И при этом – богатое прошлое «аномального» журналиста, еще в застойные годы успешно публиковавшего смелые материалы. Гаршин был свой человек на Байконуре и в Звездном городке, приятель многих космонавтов, автор нескольких книг. И многих статей по паранормальной тематике.
Вроде бы в доску свой. А морда противная. Тим сел, посмотрел на устраивающегося за столом Гаршина и поежился. «Надо бы сейчас «щелкнуть» для большей уверенности, да не успею, он уже рот открыл. Придется в этот рот смотреть».
– Признаюсь, вы очень меня интересуете, – начал Гаршин без обиняков. Тим снисходительно кивнул. «Это ты молодец. Давай продолжай в том же духе».
– Мне удалось разузнать о вас немного, – продолжал Гаршин, – но даже это немногое впечатляет. Вот, давайте вместе посмотрим. Вы не против, Тимофей?
– Ну отчего же. Кстати, я откликаюсь на имя Тим.
– Да? Чудесно. Так вот. Вы интересный молодой человек, Тим. Публикуетесь с пятнадцати лет, причем сразу в солидных изданиях…
– У моих родителей много друзей, – ввернул Тим.