Стальное зеркало
Шрифт:
— Расспрашивать их нет необходимости. Пока. Вот если меня кто-то из них заинтересует, возможно этому человеку или этим людям придется исчезнуть…
— Как прикажете, мой герцог. — Ничего особенно сложного — ну, пропадет пара-тройка ромских шалопаев, не найдется, так в городе тише по ночам будет. Без высокородного покровителя они, конечно, слегка притихли — но только слегка.
— Тогда с этим пока все. Да, если можно, попроси господина Делабарта устроить этой ночью что-нибудь особенное. Или нет, я его сам попрошу.
— Особенное — это один раз ничего не устраивать, — ворчит Мигель. — Вот был бы сюрприз из сюрпризов — одна ночь
— Ничего, — смеется Чезаре. — Это мы сделаем завтра. Кстати, Его Величество пожелал приобрести несколько рецептов. Я думаю, что ему не откажут и он останется доволен.
— Да он с нами не расплатится. К Мартену уже подкатывались из местного цеха — а с короля можно впятеро брать… — Тидрек, прямо скажем, не бедствует. Равенна — очень богатый, очень пышный город, словно у короля где-то припрятан рог изобилия. Уютно здесь — почти как в Роме, роскошный дом, все на привычный лад, не то что в Аурелии… и усыпляет это сытое довольное великолепие как маковый отвар. А спать нельзя, свернут голову как петуху, ощиплют и суп сварят.
— Мы не мелочны, Мигель. Если Его Величеству хочется фейерверков, он получит их… за приемлемую цену.
— И будет торговать ими отсюда до земель норвегов. А потом сам додумается, как в ракеты мышьяк добавлять. — И не только мышьяк, наверное. Ядов на свете много.
— Мартен додумается раньше, — зевает герцог.
И станем такими ракетами друг по другу стрелять. Мы, например, по перуджийцам — и они в нас со стены. Час, другой — и вот все по уши в мышьяке, и наглотались, и надышались. Значит, к вечеру и у нас, и у них будут одни покойники. Замечательная какая война — и даже без загадочных древних духов со штормами и прочими капризами. Человеческая война, как я и хотел. Господи, не введи нас во искушение.
— Алхимики же как-то с мышьяком работают, и врачи… — мечтательно говорит Чезаре… и засыпает, мгновенно. И снится ему, наверное, замечательный сладкий сон. Про ракеты с ядом, маски с окуриванием и всякие прочие страсти.
Господи, думает Мигель, глядя на растянувшегося посреди ковра бывшего подопечного, нынешнего командира, Господи, помоги нам всем как-нибудь обойтись без ядовитых ракет и без ядовитых советов, без убийств в семье и без козней Сатаны, без древних духов и новых выдумок; и не прошу «дай ему милости», а только «не препятствуй», остальное он сам возьмет.
Весеннее утро — лучшее время для работы, но сегодня вряд ли удастся хотя бы разобрать старые записи, не говоря уж о новых. С ночи, когда тихий неприметный гость передал синьору Бартоломео письмо, не получается ни уснуть, ни заняться хотя бы одним из нужных дел. Несколько попыток ни к чему не привели. Слова не складываются во фразы, а фразы — в осмысленные абзацы.
Синьор Бартоломео подходит к окну, толкает ставни, выглядывает наружу. Не жарко, тихо, свежо — отличный майский день, ясный и теплый. Солнце еще не зависло прямо над узкой улочкой и не поливает окна слишком яркими лучами, камни еще не накалились и поднимаемая сотнями ног, копыт и колес пыль пока не зависла в воздухе. Но воздух приятно согревает руки, ветерок скользит по лицу и щекочет кожу. Замечательный день. Замечательная погода. Замечательный город. Хорошо бы в Равенне сейчас шел затяжной дождь, и с окрестных болот ползла по улицам жадная лихорадка…
Можно пожелать. Можно даже сделать. Это не так трудно, для этого не требуются ни сверхъестественные силы, ни
Однажды обезьяна, — записывает он на обороте счета, вернувшись за стол, — нашла дальномер. Нет, это, пожалуй, слишком сложно — лучше взять простую вещь, пользоваться которой доводилось если не каждому, то многим. Однажды обезьяна нашла… что? Винт? Твердая проволока напаивается на железный стержень, вот и готов винт, вещь простая и известная с древних времен, но что с ним сможет дурацкого сделать пресловутая мартышка? Однажды обезьяна нашла… стило для письма. Вот это подойдет. И немедленно решила, что это — палочка для чесания.
Конечно, стило, будучи инструментом неодушевленным, не возмутилось столь странным обращением. Да и в диком лесу, где обезьяна была одной из самых разумных обитательниц, никто не нашел бы ее выбор неверным. Вполне возможно также, что она при помощи стила избавилась от нескольких блох. И при удаче — не выколола им глаз и не напоролась на него спросонья. И, конечно же, смешно было бы желать, чтобы обезьяна распорядилась попавшей ей в лапы вещью, согласно природе вещи, а не собственной природе. Но все же, я нахожу эту историю более грустной, чем смешной.
Басня не удалась. Ни подобающих образов, ни очевидной любому слушателю морали. Ну добыла там что-то мартышка… Не писать же прямо — однажды одной коронованной ученой мартышке попала в лапы возможность распоряжаться судьбами тех, кто даже не является его подданными. И мартышка распорядилась — как настоящая мартышка. Обезьяна ведь не будет беречь находку, она ею в загривке почешет, в зубах поковыряет, оцарапается — и переломает, и забудет тут же. Обратится к более понятным вещам.
Бартоломео да Сиена запрокидывает голову, смеется. Ну вот и догнала тебя проблема Платона, дружок. Проблема власти. И тех, кто ею распоряжается, в меру своего разумения. А ты-то думал, что так хорошо от нее сбежал, когда ушел из дома и напрочь отказался принимать чье-либо покровительство. Хорошо, что сам ты не годишься для власти настолько, что даже понимаешь это, правда, стило? А то бы нам с тобой никакой Трибунал не помог, не успел бы.
Что ж. С нашей коронованной мартышкой я непременно разберусь. Объясню ему, в свой срок, все то, что хочется объяснить. Но сейчас нужно позаботиться о своих собственных инструментах, дабы они были в сохранности, и — по возможности — в целости.
«Мой многоуважаемый друг!
Если бы вы сочли возможным в ближайшее время посетить мой скромный приют, я был бы чрезвычайно признателен.»
Подпись не нужна, слуга, передающий записку, прекрасно знаком адресату — а о срочности тот догадается сам; впрочем, торопиться пока еще некуда.