Стальное зеркало
Шрифт:
— И он обнаружил нашу слежку, — вбивает последний гвоздь торговец шелком.
Вот теперь — действительно, все сказано.
— Вы уверены? — Лешель вилку так и не взял, лежит она теперь, одинокая, страдает.
— Уверен, почтенный мэтр. К сожалению. За ним не могли толком удержаться, то здесь потеряют, то там. И я добавил людей, чтоб все время двое-трое следили. Ну вот лишние эти глаза и помогли. Как первый из троих к студенту прицепится, так за ним самим почти сразу тень образуется. И когда это началось, я не знаю… может быть, когда заметили, тогда и пошло. Но скорее всего, раньше.
— То есть, уж недели две?
— Пожалуй что. Он вокруг посольства вертится. Приглядывает, видно.
— Но позвольте… — Это мэтр Гийом со смешной фамилией Уи, «да». Смеются только над ним редко, верфи — это такая вещь, что почти всем нужны. — А что вас так беспокоит-то? Война на носу, договор, опять же, готовился, заговоров вокруг как сельдей, в сеть не помещаются. Отчего бы не прислать в Орлеан человека — присмотреть? Да за теми же каледонцами, с которых мы сегодня начали? Что тут такого, чтобы нам ночей не спать?
— Такие не приглядывают, — вот Франсуа Лешель точно слушал внимательно. — Тех, кто приглядывает, мы знаем, и пусть себе. А этот… если он до нас доберется, он нас всех не по ветру пустит, он нас до тюрьмы доведет. Мы — это наши деньги, наши конторы, наши корабли, наши корреспонденты… чтобы такой человек позволил всему этому добру мирно пастись, не принося пользы его делу? Что теперь, доносить на него?
— Да зачем? Мы закон нарушаем? Войне помешать пытаемся? Против договора козни строим? Нет — наоборот же.
— Про нас никто знать не должен, — тяжело говорит старший из сидящих в зале, мэтр Мишо, удалившийся от дел ювелир. — Никто.
— Но про нас уже знают, почтенные мэтры. Мэтр Эсташ же сказал, за его людьми следили. Кто-то же это делал!
Люди за столом переглядываются, смотрят друг на друга, на мэтров Гийома и Мишо, думают.
— Я его видал в кабаке, вы помните. Заинтересовался, бывает. Может быть, для дела, — усмехается мэтр Эсташ. — Решил разузнать, что за прыткий студент. И он тоже может поинтересоваться, кто я такой. Это еще полбеды. Беда, если он глубже копнет.
— Так если его убьют, уж точно без шума не обойдется… А он о вас и рассказать мог.
— Если убьют, шум будет. Да его так просто и не убьешь, — ну вот кому, кому только что объяснял? Не мэтру Гийому, кажется. — А если он как обычно…
Как обычно. Единственный способ убрать лишнего человека, не привлекая чужого внимания. Так, чтоб и друзья покойника не удивились. Орлеан — большой людный город, чего в нем только ни бывает. Мостовая просела. Черепица с крыши обвалилась, да как неудачно… Лошадь понесла, ужас какой, прямо на улице. Воды попил, животом захворал и помер, так все же знают, нельзя в Орлеане воду пить. С моста свалился в пьяном виде. Под телегу попал. Мало ли, что может случиться, что каждый день случается с человеком совершенно случайно? Под телегу можно попасть без всякого злого умысла. Вот будет мэтр Эсташ возвращаться домой, случится с ним этакое несчастье, он же не подумает на почтенных соратников по торговым делам, мол, наказать решили за неумелую слежку и лишнее любопытство. Телега и телега…
— Я бы все же лучше его на этого каледонца навел. Раз есть две беды, так пусть и повыведут друг дружку, как смогут… а оставшийся может и под телегу попасть, если вы так настаиваете.
Может быть, на меня вскорости телега и наедет, думает мэтр Эсташ, а вот на мэтра Гийома точно скоро крыша обрушится. Совершенно нечаянно. За этакую тупость и несуразие, хоть он и очень нужный человек. Ничего, на верфях не он один, найдется преемник потолковее. Зря я говорил, что тугодумов сюда не пускают… Даже мэтр Мишо удивляется, хотя вроде бы спит на почетном месте во главе стола — сноп снопом, борода, брови кустистые, волосы седые… и не разглядишь обычно, что старик себе думает. А тут брови насупил, носом подергивает. То ли к угощению принюхивается, то ли сердится. Очень недобрый признак для мэтра Гийома.
— Как же вы себе это представляете, почтеннейший? Уж не прийти ли мне к студенту Мерлину, и не рассказать ли ему про Хейлза — а заодно и откуда узнал, кто мне доложил? А?!
— Мэтр Эсташ, да откуда ж я знаю? Я в этом ремесле не подмастерье даже. Это ж не торговые секреты. Но деньги они ему обещали? И не врут же. Значит где-то эти деньги появятся, а они Альбе, небось, и сами по себе интересны. Можно бы оттуда зайти. Ну послушайте ж вы меня… я с королевской службой дела не имел, а вот просто с островитянами — по самое горло. — У мэтра Гийома глаза от рождения круглые, а когда он горячится, так и вовсе как две бусины в ониксовых четках.
Сколько он уже с нами? Да побольше, чем сам мэтр Эсташ, пожалуй. Лет семь, восемь. Но, видимо, до сих пор либо сладко спал, либо вкусно обедал. И ничего не слушал. Совсем. А начни я с ним говорить, как с малым дитем, наверняка ж еще и обидится: что это я его поучаю.
— То есть, вы хотите, чтоб у нас вместо двух бед стало три? Чтоб на меня еще и тот человек, что с Хейлзом договаривался, человек короля, рассердился, что из нашего рукава его письмо выпало?! — нет, он определенно с ума спятил. Знал бы он, кто сообщил о каледонце и найме, молчал бы. Но такому говорить нельзя. Знает мэтр Мишо, он понимает, почему нельзя и что будет.
— Да делайте что хотите. Я потом даже «я же вам говорил» повторять не буду. Обещаю, — глаза как бусины, а лицо как лучшая фарфоровая тарелка, белое и на просвет полупрозрачное. С перепугу, что ли?
— Очень вы любезны, мэтр Гийом, спасибо вам большое, — тянет с головы шапку мэтр Эсташ, топает ногой под столом… хрустит свежий камыш.
— Не за что. С меня на том свете спросится, что от смертного греха вас не удержал. Самоубийство, оно ведь — смертный грех.
Да тьфу на него, дурака этакого. Навести альбийцев на равеннские и арелатские деньги — это уж точно самоубийство. Студент или Хейлз… это все-таки люди, с ними справиться можно. С ними случайности бывают. Даже без нашей помощи. А вот одним словом насолить, да еще как насолить, двум соседним державам сразу — лучше до того умереть, да еще со всем семейством, чтобы мстить некому было. Такого ни мэтр Эсташ сделать не может, ни вся гильдия негоциантов. В ту сторону даже не смотри, ослепнешь. А уж переходить дорожку Галлии и Арелату, людям обоих королей… то, что осведомителю моему после этого жить придется и недолго, и неприятно — это самое меньшее из зол. А вот то, что с нами, со всеми, с мэтром Гийомом тупоголовым — тоже, сделают, лучше вообще и не пытаться представить. Окосеть можно с перепугу, а с косой рожей торговать плохо, будут считать обманщиком.
— Нет людей, нет и хлопот, — говорит мэтр Мишо.
— Значит, обоих, — подводит итоги Лешель. — И как побыстрее. И совсем-совсем тихо, чтобы не было конфуза как со слежкой. Хотя… теперь этот конфуз нам скорей на пользу. Если уж так любопытствовали, так интересовались — с чего бы вдруг убивать?
— Я бы к нему человека послал, — добавляет давно уже молчавший ле Шапелье. — Мол, так и так, собираюсь начать торговлю с Альбой, нужен знающий юрист, да, последили малость, не обессудьте… Больно уж вы шумели. А нам хотелось бы человека, у которого перед другими обязательств нет.