Стальной Лабиринт
Шрифт:
Разбив бронированной грудью решетчатый забор, танк помчался по черному праху. Пепел сожженных трав и птичьих гнезд шарфом черной кисеи полетел ему вслед.
За машиной своего командира устремились «двести первый» комвзвода Загорянина и «двести второй» с медно-красными шишками диспенсеров групповой противолазерной защиты на месте командирского пулемета.
Грохот поднялся такой, будто одновременно с десятибалльным землетрясением и нежданно разбушевавшейся грозой начала извергаться пара-тройка доселе спящих вулканов…
Танк
Жужжали гироскопы системы стабилизации вооружения, мерно позвякивал досылатель и один за другим уносились по пологой траектории снаряды — высадив серию кумулятивных, они перешли на старые добрые «фугасы».
Растов вдруг вспомнил свои первые учения в Харькове. Там, на Чугуевском полигоне, он самым позорным образом завалил задание, зловеще похожее на это: ведение беглого огня в движении при атаке опорного пункта противника.
Почему завалил? Растов сам не понимал. Может, потому что на учениях он всегда помнил, по-нехорошему отчетливо помнил, что «учения» — это не война, это не всерьез, а оттого и сконцентрироваться всерьез у него не получалось.
Выходит, только поэтому завалил?
Или не только?
Или безалаберность, нечеткость и привычка полагаться на русский авось на самом деле с серьезностью или несерьезностью происходящего связаны меньше, чем хотелось бы танковым офицерам?
Но искать ответы на эти важные вопросы у Растова не было времени. Теперь требовалось просто учесть горькие уроки того далекого дня на Чугуевском полигоне и не схлопотать в борт увесистый вражеский гостинец. Тем более что в отличие от полигонных условий он будет совсем не похож на мягкую жестянку с маркерной краской.
Растов вел танк неравномерной змейкой.
— Фомин, лево двадцать…
— Есть лево двадцать!
«Раз… два… — считал Растов, — десять… одиннадцать… Пора!»
— Фомин, право сорок!
— Есть право сорок!
И снова отсчет.
«Раз… Два… Три… Девять! Пора!»
— Фомин, лево тридцать!
Когда до залитой огнем, испещренной пробоинами пирамиды аппаратной оставалось восемь сотен метров и стало уже совершенно ясно, что в ближайшие месяцы этот радар вряд ли засечет даже Первый Ударный флот в сомкнутом парадном строю, Растов услышал восторженный вопль командира «двести второго».
— Идрить твою налево! Ну и разделали! Жаль заснять толком не удалось, внукам бы показывал…
А вот голос комвзвода-2, лейтенанта Загорянина, был исполнен озабоченности:
— Товарищ Растов, Костя! Что-то зарвались мы!.. Поворачивать, поворачивать пора!
— Отставить «поворачивать»! — не согласился Растов. — Подставим корму — и, считай, пали смертью храбрых!
— Твое предложение?
— Пройдем между рядами антенн и уже там нырнем в лощинку!
Подтверждая правоту Растова, из-за пылающей пирамиды показались несколько зенитных самоходок «Рату». Они ворочали лазерпушками необычайно
Диспенсеры групповой противолазерной защиты на «двести втором» пыхтели вовсю. Но зловредные пучки когерентного излучения выедали дыру за дырой в охранительном металлизированном тумане, оставляя на лобовой броне башен раскаленные оспины глубиной в кулак. Придись те же импульсы на тонкую кормовую броню, и их песенка была бы спета…
— Товарищ капитан! — голос командира «двести второго» дрогнул. — У меня заканчивается расходка для диспенсера!
— Запас есть?
— Откуда?
— Почему не взяли в подвесной бак?! — злобно осведомился Растов.
— Взяли. Но тоже выработали!
— Ч-чер-рт! — Растов ударил кулаком о ладонь, чтобы хоть так сбросить накопившееся в мышцах дурное напряжение. — Сколько осталось?
— Четырнадцать процентов!.. Нет, тринадцать.
— Товарищ Константин, — это был невеселый баритон Валеры Загорянина, — принял решение отвлечь огонь противника на себя. Продолжу бой с зенитками самостоятельно. А вы уходите обратно к шелковой фабрике. Хлебову от меня персональный привет… Пусть живет.
Сердце Растова громко застучало. Пора было принимать решение. Трудное решение.
Сказать Загорянину: «Так не пойдет, следуй за мной»? Он все равно не послушается! Он знал Валеру. Сорвиголова в погонах. Упрямый как баран. Переубедить его в такой обстановке невозможно… Как, впрочем, невозможно и в любой другой.
Поступить наоборот («Я остаюсь с тобой, вместе примем бой с превосходящими силами противника!») Растов тоже не мог. Это означало предать Нину, судьба которой занимала все больше драгоценного места в его мыслях, понемногу грозя вытеснить мысли о чем-либо ином. Мало ли что этот клонский маньяк сейчас с Ниной делает? Страшно даже подумать! А что если в зороастризме есть человеческие жертвоприношения? А что если этот заотар думает, что они есть?
Но не поедет же он спасать Нину к этой самой Пещере Дракона вместе со всеми своими чудо-богатырями! Глупо это как-то… Да что «глупо»! Преступно! Чем больше танков прикроют отход грузовиков с освобожденными пленными, тем надежнее выйдет спасение.
— Утверждаю твое решение, Валера, — сказал Растов. — Горжусь тобой и твоим экипажем… «Двести второму» — сопровождать меня!
При этих словах Растова мехвод резко свернул вправо и, протаранив стену из пустых канистр, понесся по аллее между двумя рядами ажурных антенн.
Впереди отчаянно метались полуодетые клоны — вероятно, те самые «инженеры». Субота, не дожидаясь особых указаний, хладнокровно полил пляшущих человечков из обоих пулеметов.
Как видел Растов на камере заднего обзора, «двести второй» смог кое-как повторить его маневр, хотя с пушкой у него творилось что-то неладное. Она фантастическим образом искривилась, точно была изготовлена не из стали, а из пластилина.