Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году
Шрифт:
Николай велел брату не вступать с ней в брак. Но Михаил тайно обвенчался с любимой женщиной в Вене в сербской православной церкви. Тогда Николай II запретил Михаилу возвращаться в Россию. Позволил вернуться, когда вспыхнула Первая мировая. Его жене даровал титул графини Брасовой. Она желала большего. Упрекала Михаила: «Ты должен так себя поставить, чтобы с Тобой считались и уважали бы Твои права; Ты сам в этом виноват и своей никому, в сущности, ненужной добротой распустил всех так, что Твои родные смотрят на тебя как на пустое место, а все прочие как на индейку, начиненную трюфелями, и каждый старается достать
Младшему брату императора, конечно, хотелось занять трон. Не для того, чтобы управлять государством. Скорее, чтобы сквитаться за прежнее пренебрежение им. Увидев министра иностранных дел Павла Милюкова, сказал:
– А что, хорошо ведь быть в положении английского короля. Легко и удобно! А?
Еще несколько дней назад депутатам Думы казалась удачной эта мысль: сменить Николая на Михаила. Но мятеж превратился в революцию. И Михаил перестал быть нужным. Только Милюков доказывал, что власть должна опираться на символ, привычный для народа. Таким символом служит монархия. Без опоры на нее Временное правительство не доживет до открытия Учредительного собрания. Как в воду смотрел…
Остальные уговаривали Михаила отказаться от трона. Запугивали. Великий князь не был рожден для великих свершений. Не имел желания заниматься государственными делами. Более, чем власть и положение, ценил семейное счастье. Он сказал:
– При настоящих условиях я не считаю возможным принять престол.
Для написания манифеста вызвали двух знаменитых правоведов – это профессор международного права Борис Эммануилович Нольде (помощник начальника юридического отдела МИД, он станет заместителем министра иностранных дел во Временном правительстве) и профессор Владимир Дмитриевич Набоков (сын министра юстиции, будущий управляющий делами Временного правительства).
В шесть часов вечера великий князь поставил свою подпись: «Принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, выраженная Учредительным собранием… Прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всей полнотой власти впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа».
«В 8:20 прибыли в Могилев, – пометил в дневнике Николай II. – Оказывается, Миша отрекся. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»
К Николаю приехала его мать вдовствующая императрица Мария Федоровна.
«Я в полном отчаянии! – писала она. – Стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар! Прибыла в Могилев в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание!.. Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Бедняга Ники открыл мне свое бедное кровоточащее сердце, и мы оба плакали».
После отречения бывшему императору позволили вернуться в ставку – попрощаться с армией. Знали, что он сдержит свое слово и не поднимет войска, чтобы подавить мятеж. «Прощался с офицерами и казаками конвоя и Сводного полка, – записал в дневнике Николай. – Сердце у меня чуть не разорвалось!»
– В
Исполняйте ваш долг как до сих пор. Защищайте нашу великую Россию из всех сил. Слушайтесь ваших начальников. Всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Великий князь Александр Михайлович присутствовал на этом прощании: «Мы кричим «ура», как никогда еще не кричали за последние двадцать три года. Старые генералы плачут. Еще мгновение – и кто-нибудь станет молить Ники изменить принятое им решение. Но напрасно: самодержец всероссийский не берет своих слов обратно!»
Николай поехал в Царское Село. Последнее путешествие в своем поезде. Но и здесь он уже не хозяин. За ним присматривают комиссары Временного правительства. Фактически он под арестом.
«В поезде с государем ехало много лиц, – вспоминал начальник охраны Александровского дворца полковник Кобылинский. – Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо проникнутые чувством страха, что их узнают».
Исполком Петросовета хотел его арестовать, но убедились, что Николая хорошо охраняют. У въезда в дворец дежурный офицер скомандовал:
– Открыть ворота бывшему царю.
«Прибыл в Царское Село, – записал Николай. – Но, Боже, какая разница, на улице и кругом дворца, внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Алике и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате. Но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у которой корь недавно началась».
Николай, кажется, нисколько не сожалел об утерянной власти. Он надеялся провести остаток жизни с любимой женой, обожаемым и несчастным сыном, дочерями, в которых души не чаял. Лишенный власти император плохо представлял себе и положение в стране, и собственную будущность. Он наивно предполагал, что будет предоставлен самому себе и поживет наконец спокойно и безмятежно в кругу семьи. Или в худшем случае вместе с женой и детьми уедет за границу… Но он был обречен. Все хотели от него избавиться и начать новую жизнь. Только одни удовольствовались тем, что свергли Николая, а другие убили его вместе с женой и детьми в Екатеринбурге в июле 1918 года.
Писательница Зинаида Гиппиус отметила в дневнике: «С хамскими выкриками и похабствами, замазывая собственную тревогу, объявили, что расстреляли Николая Романова… Щупленького офицерика не жаль, конечно (где тут еще, кого тут еще «жаль»!), он давно был с мертвечинкой».
Владимир Коковцов, бывший председатель Совета министров: «Нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Бессмысленное очерствение, похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: «давно бы так», «крышка Николашке», «эх, брат Романов, доплясался» – слышались кругом от самой юной молодежи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали».