Стальной пляж
Шрифт:
— Имя я не менял, — сказал Крикет. — Но Лиза-Бастер, чёрт её возьми, хочет, чтоб сменил.
— Н-да? Она могла бы звать тебя Джимини.
Я расстегнула свою английскую блузку и положила её на юбку. Стянула панталоны и взялась было за пуговицы на комбинации — ещё одном свободном хлопковом одеянии, о котором мода счастливо забыла, — как вдруг случайно посмотрела вверх и не смогла удержаться от смеха при виде выражения лица Крикета.
— Я угадала, что ли?
— Да, но я не буду на такое откликаться. Я бы подумал о Джиме или, может быть, Джимми, но… то, что ты произнесла, исключено. И кстати, чем плохо для мужчины имя Крикет?
— Да ничем. Для меня ты по-прежнему Крикет.
Я вышагнула из комбинации и отбросила её в сторону.
— Господи, Хилди! — не выдержал
— Далеко не так много, как для того, чтобы в него влезть. Я пока что до конца не уверена, всё ли надеваю в правильном порядке.
— А вот это на тебе корсет?
— Он самый.
По правде говоря, не совсем. В наше время изобретены материалы получше хлопка. Вещь, на которую пялился Крикет, можно купить (что я и сделала) в специализированном магазине на Лейштрассе. Там обслуживают тех, кто питает слабость к вещам, прежде широко распространённым, а ныне ставшим редкостью. Мой корсет имел мало общего с хитроумными приспособлениями из накрахмаленного холста, стали и китового уса, которыми пытали себя женщины викторианской эпохи. На моём были эластичные тесёмки, но тем сходство и заканчивалось. Мой розовый корсет по краям украшали оборки, а на спине — чёрные кружева. Я вытащила шпильку, удерживавшую пучок, и встряхнула головой, распуская волосы.
— На самом деле ты можешь мне помочь. Будь добр, ослабь, пожалуйста, кружева.
Пришлось немного подождать, прежде чем я почувствовала, как его пальцы шарят по спине.
— А как ты с этим справляешься по утрам? — проворчал он.
— Ко мне помощница приходит.
Вообще-то нет. Достаточно пройтись пальцем по упругому шву спереди, и готово. Но если бы снять корсет было так легко (хотя на самом деле — легко), зачем просить о помощи? Вы-то умнее меня, я не сомневаюсь.
— Вынужден рассматривать это всё как патологию, — пропыхтел Крикет и снова уселся. Я стащила всё ещё тесное одеяние вниз по бёдрам и добавила к куче белья.
— Как ты вообще ввязалась в это безумие?! — воскликнул он.
Я ответила не сразу, но для себя отметила: мало-помалу. Совету по древностям нет дела до того, что вы носите под одеждой — главное, чтобы снаружи выглядели с местным колоритом. Но мне постепенно становилось всё интереснее ответить на вопрос, который задают все женщины при виде того, во что одевались прабабушки: как, чёрт побери, они с этим справлялись?
Волшебного ответа я не нашла. Жара меня никогда особо не беспокоила; я выросла в юрском периоде, по сравнению с любимой погодой динозавров в Техасе просто приятная прохлада. Настоящий корсет я однажды померила, но это оказалось уже чересчур. А остальное не так ужасно, стоит только привыкнуть.
Так что ввязалась я в это легко. А вот почему я это сделала… понятия не имею. Мне нравилось ощущение, возникавшее, когда я упаковывалась в хлопковую броню по утрам. Я будто бы становилась кем-то другим, и это казалось мне хорошей мыслью, ибо прежняя я без конца выкидывала дурацкие фортели.
— Я одеваюсь в точном соответствии с ролью, чтобы легче было писать для моей газеты, — наконец ответила я Крикету.
— Да, давай-ка обсудим её! — он схватил экземпляр "Техасца" и потряс у меня перед носом. — Это что ещё такое? — ткнул он пальцем в колонку. — "Репортаж с фермы", где мне любезно сообщают, что бурая кобыла мистера Уоткинса ожеребилась в прошлый вторник, мать и дочь чувствуют себя отменно. Представь себе моё облегчение! Или вот тут: ты сообщаешь, что кукурузным полям по-над "Одинокой голубкой" придётся несладко, если на следующей неделе не упадёт хоть капля дождя. Ты что, забыла, что у тебя здесь же напечатан прогноз погоды?
— Я никогда его не читаю. Это было бы нечестно.
— Нечестно, говорит она!.. Единственное, что во всей этой макулатуре хоть как-то похоже на тебя, — это "Ядозуб". Хотя бы звучит язвительно.
— Я устала язвить.
— Тебе даже хуже, чем я думал. — Он шлёпнул по бумаге и нахмурился, будто увидел нечто отвратительное: — "Церковные новости". Церковные, Хилди?
— Я хожу в церковь каждое воскресенье.
Возможно, он подумал, что я имела в виду баптистскую церковь в конце Конгресс-стрит. Время от времени я туда захаживала, обычно по вечерам. Единственное, что в ней было баптистского, — вывеска на фасаде. На самом деле она включала в себя все конфессии, все религии… а по правде говоря, не была привязана ни к какой конкретной вере. Проповедей в ней не читали, зато презабавно пели.
По воскресным утрам я ходила в настоящие церкви. Священный день отдохновения до сих пор популярен, неважно, иудейский или мусульманский. Я побывала и у христиан, и у них — везде.
И тщательно проверила всех до одного. Где только возможно, я встречалась с духовенством и посещала службы в поисках духовного вразумления. Большинство было радо и счастливо поговорить со мной. Я брала интервью у пасторов, пресвитеров, викариев, мулл, раввинов, лам, примасов, иерофантов, понтификов и матерей-настоятельниц; у священнослужителей всех видов небесного воинства, какие смогла обнаружить. Там, где формального вожака или учителя не было, я говорила с паствой, братией, монахами. Клянусь, если хоть где-нибудь собирались хотя бы три человека, чтобы воспеть хвалу и натереть тела голубой глиной во славу чего бы то ни было, я докапывалась до них, спускала с небес на землю и трясла за ворот до тех пор, пока они не делились со мной своими представлениями об истине. Но не говорите же мне о ваших сомнениях, да возлюбит вас господь, скажите о чём-то, во что вы верите! Чёрт возьми!
Как свидетельствуют опросы, шестьдесят процентов жителей Луны — атеисты, агностики либо просто-напросто слишком глупы или ленивы, чтобы удержать в голове гносеологическую мысль. А по виду и не скажешь, как по мне. Я начала думать, что я единственная на Луне, у кого нет тщательно обдуманной, внутренне логичной теологической системы — всегда (по крайней мере, так было до сих пор) основанной на одной-двух недоказуемых предпосылках. Обычно есть некая книга, или комплекс текстов, или легенда, или миф, которые нужно принять безоговорочно, что исключает необходимость самостоятельно во всём разбираться. Если это не срабатывает, всегда есть путь Нового Откровения, их великое множество, и все как один ответвляются от традиционных религий или изливаются мощным потоком всего-навсего из сознания некоего субъекта с безумными глазами, Который Видел Истину.
А мне служило препоной то, что проходило красной нитью через всё: интересные истории превращало в Божественную Волю волшебное слово — Вера. Не поймите меня превратно, я вовсе не склонна её принижать или недооценивать. Я честно постаралась приняться за дело непредвзято, без предубеждений. И была открыта навстречу карающей молнии, на случай если бы она решила меня поразить. Я не переставала думать, что однажды посмотрю наверх и воскликну: "Да! Вот оно!" Но вместо этого продолжала думать — и быстро изобретала путь закрыть дверь с обратной стороны.
Из сорока процентов, заявивших о своей принадлежности к институционально оформленным религиям, самой крупной однородной группой были прихожане П. В. Ц. С. З. За ними шли христиане или последователи верований, происшедших из христианства, — все, начиная от католиков римского обряда и кончая общинами, насчитывавшими не более нескольких дюжин членов. Сохранились значительные меньшинства иудеев, буддистов, индуистов, мормонов и магометан, некоторое количество суфиев и розенкрейцеров, а ещё у каждой из названных вер были всевозможные секты и ответвления. Существовали и сотни поистине неординарных группировок, таких как колония Барби под кратером Гагарина (там жили те, кто придал себе точное сходство с гламурной куколкой). Были люди, почитавшие богами Пришельцев — я не настраивалась отрицать подобное предположение, но если и так, что из этого? До сих пор Пришельцы не проявили к нам ничего, кроме равнодушия, а какой прок в равнодушном божестве? Чем будет отличаться созданная им вселенная от другой, вовсе никакого божества не имеющей, или от той, чей Бог мёртв? Некоторые верили и в это — мол, бог был, но свалился с какой-то хворью, да так и не оправился. А другие отпочковались от группы, считавшей Бога почившим — по их убеждению, Он жив, но лежит в некой небесной реанимации.