Стальной пляж

Варли Джон Герберт

Хотя такие авторы ни за что бы не заинтересовались сценой, разыгрывавшейся между нами. Мы просто сохраняли неподвижность на протяжении пяти часов.

Это называлось секс-терапией, а Котёнок Паркер был самым ярким её поборником. На самом деле это он её изобрёл или по крайней мере довёл

до совершенства предыдущие её версии. По сути это было чем-то вроде йоги, а от меня требовалось найти мой "духовный центр". Пока что моей наилучшей догадкой относительно места его расположения было сантиметров пять по направлению к шейке матки, считая от головки члена партнёра.

Я была обескуражена этим. И испытывала жесточайшее разочарование на протяжении всех пяти часов. Видите ли, мне полагалось найти свой центр, потому

что я инь и начинающая. Центр Котёнка не имел значения для этого упражнения, он знал, где у него центр, хотя мне так и не сказал; возможно, это тема второго урока. Его содействие заключалось в том, чтобы привести вектор своего озарения, также известный как ян, или головка члена, в соприкосновение с моим духовным центром — или, скорее, я должна была опустить свой центр, поскольку о более глубоком проникновении речь явно не шла. Возможно, то, что я чувствовала, вовсе не было моим центром, может, это был просто пригород влагалища, но у меня и так уже ушло битых два часа на обдумывание того, что, возможно, это он и есть — то укромное местечко внутри меня, которое хочет, чтобы его помассировали, и больше ничего другого я искать не собиралась.

Так что я направила мысли к этому может-быть-центру, мысленно приказала ему сдвинуться. Но он остался, где и был. Я начала гадать, не наболел ли у Паркера его ян так же сильно, как моя инь. И не обернётся ли вся затея всего лишь скукой да зевотой.

На самом деле единственный центр, который меня по-настоящему заботил, был там, где его умеет найти любая женщина без всяких наставлений Котёнка Паркера: центр сексуальной реакции, прямо там, где смыкаются половые губы, там, где девчонка-в-лодчонке. И эта девчонка, что сидела там, умиротворённая, положила руки на вёсла и принялась грести так, что её целеустремлённое сердечко чуть не выскочило, она раздулась и возбудилась оттого, что прошло… ох ты, уже почти шесть часов, а на маленькую потаскушку так никто и не обратил внимания, она надулась и возмутилась, нацелилась на… да… и ей не понравилось то, что творилось, совсем не понравилось, и она была готова вот-вот сорваться в КРИИИИК!

СМЕНА КАДРА

В ОФИСЕ ИЗНАЧАЛЬНИЦЫ

Заросли папоротника, шкуры, грубая жестокая роспись на стенах. ИЗНАЧАЛЬНИЦА сидит напротив своей пациентки, ХИЛДИ, а та, красная как рак, со слезами на глазах, подвергается всем видам терапии, какие только можно выдержать.

Хилди: АААААААААААААААА!!!

Изначальница: Уже лучше, гораздо лучше. Мы начинаем прорываться сквозь слой бешенства. А теперь погрузись ещё глубже.

Хилди: ИИИИИИИИИИИИИИИИ!!!

Изначальница: Нет, нет, ты опять похожа на раздражённого ребёнка. Глубже, глубже! Из самой души!

Хилди: ОООООООООООООООО!!!

Изначальница (даёт Хилди пощёчину): Ты совсем не стараешься. И это называется криком? "Оооо". Да корова громче мычит. Ещё раз!

Хилди: ЙААА! ЙААА! ЙАААА! ЙААААААА…

Изначальница: Не морочь мне голову, будто голоса лишилась. Ты сдаёшься! А я не позволю тебе сдаться! Да я твоё лицо превращу в первоисточник! (Снова даёт Хилди пощёчину.) А теперь ещё раз с…

Хилди пинает Изначальницу в живот, бьёт коленом в лицо, Изначальница пролетает через всю комнату и приземляется в папоротники.

СМЕНА КАДРА

КРУПНЫЙ ПЛАН — ИЗНАЧАЛЬНИЦА

У неё идёт кровь из носа и рта.

Изначальница (переводя дух): Так-то лучше! Мы уже кое-чего добились… эй! Куда…

ЗА КАДРОМ раздаются шаги, слышен звук открывающейся двери.

Изначальница выглядит встревоженной.

Хилди (небрежно, на бегу): Аааааа… чч…

Хлопает дверь.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Я лишилась чувств прямо на острие вектора просветления Котёнка.

Отключилась всего на несколько секунд, за которые снова пережила особенно бесплодный эпизод из раннего периода моего Поиска; нечто вроде комикса в комиксе. Вот правда жаль, что у Крикуньи-Визгуньи Сабины нет яичек. Мой пинок пришёлся бы ей прямиком в духовный центр.

— То, что только что произошло, — сказала я Котёнку, пока он помогал мне подняться, — было самым мощным оргазмом за всю мою жизнь. Господи, Котёнок, по-моему, ты здесь кое-чего достиг! И это был только первый урок? Чёрт побери, запиши меня на весь курс! Хочу начать углублённое изучение прямо сейчас. Мне бы и во сне не привиделось, что можно так кончить, и уж тем более с таким… землетрясением! Ух ты!

Я трепалась в этом духе ещё какое-то время и, вероятно, производила впечатление, будто прошло много-много лет с тех пор, как я впервые обнаружила, для чего нужен мужской хрен. Как вдруг сквозь золотую дымку неги пробился сигнал из реального мира — Котёнок нахмурился и изрёк:

— С тобой не должно было этого произойти. Весь смысл в просветлении, а не просто в физических удовольствиях.

— Прощай, — откликнулась я.

* * *

По крайней мере, Крикет был не склонен возражать против моего стремления к простым физическим удовольствиям. Да и заняли они у нас вовсе не пять часов. Первое из их множества мы испытали минут через пять после того, как начали, и Крикета оно настигло всё ещё одетым, только со спущенными до колен штанами. Потом мы немного угомонились и прекрасно провели остаток ночи.

Для меня это была первая ночь с мужчиной после Котёнка Паркера. Всё это время я даже не думала о сексе.

Я больше не теряла сознание во время оргазмов, но они были особенными по другой причине. Когда мы наконец насытились друг другом, на мне была по-прежнему надета большая часть того, в чём я легла в постель, и вот почему: Крикету так понравилось.

Столь многие наши слова происходят из тех времён, когда, судя по всему, секс был ещё более запутанным, чем сегодня! (Каким бы невероятным это ни казалось.) Вот взять хотя бы "извращение". Как по мне, это звучит осуждающе, но в те времена мастурбацию называли самоуничижением, и мне не нравится сам вкус слова "мастурбация". Или вот "фетишизм", "зацикленность". Скажете, "сексуальные предпочтения" — нейтральные слова? Скорее пресные и безвкусные. Впрочем, называйте как хотите, всё равно нам всем нравится разное. Герцогу Боснии — боль, желательно от укусов. Фокс любит срывать всю одежду; а вот Крикету захотелось, чтобы она осталась на мне. Ему понравилось шёлковое, сатиновое и кружевное "исподнее" и пришлось по вкусу смотреть, как я снимаю отдельные предметы.

Особая прелесть была в том, что Крикет не знал, что ему это нравится. Он вообще мало что знал. Он только учился быть мужчиной. И возможность помогать ему заново открыть себя приводила меня в трепет — такое испытываешь в жизни нечасто. Я могу припомнить всего три других случая, и последний из них представился лет семьдесят назад. К пятидесяти годам или около того уже совсем мала вероятность обнаружить новое предпочтение у себя или кого-либо другого.

— А я было начал считать себя приверженцем единственного пола, — поведал Крикет, когда мы вроде бы наконец успокоились. Я уткнулась головой ему в подмышку, рукой он медленно поглаживал меня по бедру, лёжа на спине, откинувшись на мои лучшие пуховые подушки. На животе он бережно удерживал чашку тёплого чая. Я встала, чтобы заварить ещё. Он наблюдал за мной, потягивая напиток маленькими глотками, и время от времени удивлённо вздыхал. Я приучила его давать отпить и мне, как только проведу ногтем по линии волос у него на животе.