Стальной пляж
Шрифт:
А холодно было так, что зуб на зуб не попадал. Но внезапно включился мой скафандр, и я согрелась прежде, чем снова выбежала на свет. Уинстон оглянулся на меня и гавкнул. Он по-прежнему был в своём старом скафандре, Гензель нёс его гермошлем. Дети хотели и пса осчастливить нуль-скафандром, но я не знаю, как смогла бы объяснить это Лиз.
Когда меня впервые привели на ферму, я ожидала увидеть гидропонную или почвенную плантацию вроде тех, о которых большинство жителей Луны знают, что они где-то есть, но долго роются в путеводителе, чтобы туда попасть, а на самом деле никогда туда не ездят. А я посетила одну из них, давным-давно, когда писала какую-то статью — за век жизни побывала почти везде, — и поскольку вы скорее всего
Я ожидала увидеть предприятие пищевой промышленности, пусть даже и построенное по типично хайнлайновским техническим условиям. Аладдин как-то раз описал мне их так: "Сварганено на авось, примерно на три четверти сломано и чертовски ненадёжно". Позднее мне попалась на глаза именно такая ферма, но у Гензеля, Гретель и их лучшего друга Либби была совсем другая. Я в очередной раз забыла, что имею дело с детьми.
Ферма располагалась на борту старины "Хайнлайна", за большой герметичной дверью с надписью: "Столовая команды № 1". Внутри множество столов было сдвинуто вместе и прочно скреплено в платформы высотой до половины человеческого роста. На столешницы был насыпан слой почвы, в которой росли злаки-мутанты и карликовые деревья. Сцену украшали тоненькие грунтовые дороги, станционные домики и мосты из наборов игрушечных железных дорог, там и сям возвышались кукольные домики, игрушечные сараи и кукольные городки, не совпадающие друг с другом по масштабу. Всё помещение было размером примерно сто на пятьдесят метров. Здесь молодое поколение выращивало миниатюрных жеребят и много чего другого. Очень много чего.
Заправляли фермой дети, к тому же хайнлайновцы, посему выглядела она далеко не так здорово, как могла бы. Почву забыли как следует дренировать, и обширные участки оказались размыты. Грандиозный проект возведения гор у дальней стены выглядел незавершённым и давно заброшенным. У зодчих иссякли запасы энтузиазма и строительного гипса, и на месте гор так и остались голые сетчатые каркасы из оранжевого пластика.
Но если слегка прикрыть глаза и подключить воображение, хозяйство выглядело миленько. И о том, что это именно ферма, безошибочно говорило обоняние. Стоило только войти, сразу становилось понятно, что здесь находится скот в свободном выгуле.
Либби, рыжеволосый восемнадцатилетний парень, ещё более долговязый, чем Гензель, был наверху, рядом с одним из небольших сараев. Он окликнул нас, мы взобрались на приступки и по ним на верх платформы. Я ступала осторожно, чтобы не сломать деревья или, того хуже, не передавить лошадей. Когда я добралась, трое фермеров стояли на коленях вокруг сарая с красными стенками. Крышу с него сняли, внутри видна была соломенная подстилка и лежащая на боку кобыла.
— Смотри! Появляется! — пискнула Гретель. Я взглянула, отвернулась и села на землю за сараем, опрокинув белую изгородь. Да и чёрт с ней, изгородь всё равно стояла для мебели, коровы и лошади без труда перепрыгивали её, будто кузнечики. Я слегка наклонила голову и решила, что со мной всё обойдётся. Наверно.
— Что-то не так, Хилди? — спросил Либби. Я почувствовала, как он коснулся моего плеча, и заставила себя взглянуть на него и улыбнуться. Похоже, он в меня влюбился. Я похлопала его по руке, заверила, что всё в порядке, и он вернулся к своим зверюшкам.
Я не особо брезглива, но из-за беременности иногда случались приступы тошноты. До срока оставался ещё примерно месяц, и менять решение было уже слишком поздно. Этот жизненный опыт я вряд ли когда-нибудь забуду. Поверьте, когда вскакиваешь в три часа ночи из-за дикого желания поесть устриц в шоколаде, такое не забывается. И то, как полупереваренные устрицы выглядят утром в тазике, тоже здорово врезается в память.
Меня немного беспокоило, как теперь быть с дородовым наблюдением. Посещение любой клиники в Кинг-сити грозило серьёзной проблемой: медики обязательно заметили бы моё нестандартное левое лёгкое. Среди хайнлайновцев было несколько врачей, и одна из них, "Хейзел Стоун", осмотрела меня и заверила, что тревожиться не о чем. Часть меня поверила ей, но другая часть — новая, которую я лишь недавно начала понимать: сумасшедшая мамаша — не поверила. Врач нисколько не удивилась и не пожалела времени, чтобы по мере сил успокоить меня.
— Вы правы, моё здешнее оборудование далеко не такое современное, как в Кинг-сити, — признала она, — но это и не инструменты средневекового лекаря. Главное, вы здоровы настолько, что я, если придётся, смогу принять у вас роды вручную, потребуется только чистая вода да пара перчаток. Буду осматривать вас раз в неделю и обещаю вам, что сразу замечу, если вдруг возникнет какое-нибудь осложнение.
А затем предложила:
— А хотите, вытащим дитя прямо сейчас и посадим в контейнер? Пусть растёт у меня в кабинете, я буду за ним присматривать и подключу столько аппаратуры, сколько потребуется, чтобы вы ни о чём не переживали.
Я поняла, что она шутит, но на долю секунды готова была всерьёз об этом подумать. И сказала, что твёрдо решила идти до конца, поскольку уже зашла так далеко, хотя и осознаю собственную глупость.
— Это всё из одной оперы, — ответила врач, — и перепады настроения, и порывы безрассудства, и пищевые пристрастия. Если уж очень сильно замучаетесь, могу помочь.
Возможно, моя реакция была последствием недавних бесцеремонных вмешательств ГК в мою жизнь, но я наотрез отказалась от лекарств, выравнивающих настроение. Перепады меня, конечно, не радовали, я не мазохистка, но я твердила себе: если уж собралась пройти через это, Хилди, прочувствуй всё до конца. Иначе можно было бы и ничего не делать с собой, а просто почитать о материнстве.
Но подлинный источник моего беспокойства был таким же нелепым, как мороженое с гарниром из солёных огурцов. Поскольку я по-прежнему жила в Техасе и ездила в Деламбр, я продолжала раз в неделю посещать Неда Пеппера. На первый взгляд, для того, чтобы не вызывать подозрений ни у него, ни у кого-либо другого, но, уверена, я ходила к нему ещё и потому, что он меня странным образом успокаивал. Дело в том, что хоть он и не сдавал никаких экзаменов на звание врача, большинство пациентов обнаруживали, что он чертовски хороший интуитивный диагност. Доведись ему родиться во времена попроще, он мог бы сделать себе на этом громкое имя. И…
— Хилди, — сказал однажды Нед, постукивая себя стетоскопом по губе, — не хочу тебя пугать, но кое-что в твоей беременности нервирует меня, как ночной факел — скунса.
Он глотнул из очередной бутылки и, пошатываясь, встал со стула, пока я поправляла задранную юбку. Вот ещё почему я предпочитала его костоправам из Кинг-сити: для гинекологического осмотра в Западном Техасе почти не надо было раздеваться. Доктор просовывал холодный металлический диск стетоскопа мне под блузку и слушал сердце, сначала моё, потом ребёнка; простукивал мне спину и живот; измерял температуру стеклянным термометром и под конец просил: "Закинь-ка ножки на эти подставки, дорогуша". Я знала, что у него есть блестящее латунное гинекологическое зеркало и он сгорает от желания его опробовать, но категорически отказывалась. За исключением этого, пусть выглядит эскулапом и разыгрывает передо мной доктора, поиграем и довольные разойдёмся по домам. Так какого дьявола морочить мне голову своими дурацкими нервами? Он не имел никакого права нервничать. Тем более не имел права говорить мне об этом. И казалось, он и сам это понял, как только глоток виски докатился от рта до желудка.