Стальной пляж
Шрифт:
— Я безоружна, — поспешно предупредила я.
— Таких-то я как раз и люблю, — ответил солдат и большим пальцем приподнял щиток шлема. Кое-что в его глазах мне не понравилось. В смысле, помимо всего прочего, что мне не нравилось в сложившейся обстановке. Мне кажется, глаза его были слегка безумны.
Это был высокий мужчина с широким лицом, не тронутым признаками высокого интеллекта. Но какая-то мысль в его мозгу всё же мелькнула, и он нахмурился:
— Ваше имя?
— Х… Хельга Смит.
— Не-а, — произнёс он, выудил из кармана планшет и листал его большим
— Вы Хилди Джонсон, — продолжил солдат, — и вы в списке смертников, так что никому не будет дела до того, что здесь произойдёт, понятно? — и он принялся одной рукой расстёгивать ремень, не выпуская из другой оружия, нацеленного мне в лоб.
Я отрешилась от происходящего. Возможно, это было защитной реакцией, способом хоть как-то отгородиться от предстоящего унижения. Или, вероятно, случилось слишком много того, чего не могло, не должно было произойти. "Этого просто не может быть!" — этот безмолвный крик сегодня вырывался у меня уже столько раз, что теперь навалилось какое-то онемение мыслей. Мне следовало придумать, что же всё-таки делать. Следовало бы заговорить с солдатом, что-нибудь спросить у него. Хоть что-нибудь. Но вместо этого я просто сидела на пятках и чувствовала, будто вот-вот засну.
Но чувства мои были обострены. Должны были быть, иначе как же я расслышала бы за грохотом стрельбы снаружи (и как он может творить подобное в разгар войны?..) и за скрежетом мотора издыхающего компрессора голос из могилы? Я услышала рычание.
А солдат его не услышал или, возможно, внимания не обратил, был слишком занят. Он спустил штаны до самых пяток, встал передо мной на колени — и вот тогда я увидела Уинстона. Он волочил заднюю лапу, из раны в брюхе текла кровь, а в глазах читалась жажда убить.
Мужчина навис надо мной.
Я хотела, чтобы Уинстон откусил ему… ну, вы поняли, что именно. Вышло немного не так, но тоже хорошо. Бульдог вцепился в мягкую плоть на внутренней стороне бедра. Нога мужчины дёрнулась от боли, он взвыл и перелетел через меня. Я успела ухватить ремень его оружия.
У солдата был перевес в массе и силе, но это мало волновало Уинстона. Пёс перегрыз артерию. Солдат пытался одной рукой отобрать у меня автомат, при этом другой избавиться от Уинстона, но то и другое получалось плохо. Кровь хлестала во все стороны. Я завизжала. У меня вырвался не громкий крик в полный голос, как в кино, и не вопль бешенства, а тоненький, полный ужаса визг, который я была не в силах сдержать.
Тут я схватилась одной рукой за ствол оружия, другой за магазин и нащупала спусковой крючок, потому что солдат понял, где настоящая опасность, перестал сражаться с Уинстоном и повернулся ко мне. И тоже ухватился за ствол. На свою беду, слишком близко к дулу: когда я нажала на курок, кисти у солдата не стало. Её не просто оторвало, она будто испарилась, а в воздухе повис кровавый туман.
Но мужчина ни на миг не перестал бороться. Думаю, на то он и солдат. На ноге у него висел Уинстон, штаны болтались на лодыжках, он лишился руки, но по-прежнему надвигался на меня. Я вскинула оружие и со всей силы надавила курок. Что произошло дальше, я толком не видела, потому что в режиме автоматической стрельбы отдача оказалась такая сильная, что опрокинула меня на пол. А когда я открыла глаза, большая часть тела нападавшего была размазана по стенам, только несколько ошмётков валялись на полу и большой кусок ноги всё ещё торчал из пасти Уинстона.
Могу сказать, что на некоторое время я застыла, не зная, что поразило меня сильнее — как чудовищно лишить человека жизни или как сильно меня тошнит от вида разорванного тела. Я размышляла об этом и о многом другом. Но позже. Много позже. А тогда мой разум схлопнулся и стал таким крохотным, что вмещал всего несколько мыслей, причём только одну за раз. Во-первых, я сейчас отсюда выберусь. Во-вторых, в любом или любой, кто встанет между мной и выходом, я пробью дыру размером с Хилди, прямо сквозь их вонючий остов. Я только что совершила убийство — и, богом клянусь, совершу снова, и не раз, если именно это нужно, чтобы оказаться в безопасности.
Я опустилась на одно колено и позвала пса:
— Уинстон! Ко мне, мальчик мой… — не зная, чего ждать. Узнает он меня? Или жажда крови уже слишком обуяла его?
Но пёс, встряхнув последний раз ногу солдата, бросил её и приблизился. Он волочил заднюю лапу, у него были прострелены внутренности, но всё же он шёл.
Признаюсь, я не знаю, почему взяла его. Честно, правда не знаю. Камера в моём глазу записала все действия, но не мысли. Тем более что мои в тот момент были не слишком-то упорядочены. Я помню, что думала о том, как многим я обязана Уинстону, чертовски обязана! У меня мелькнуло в голове и то, что, возможно, с ним мне безопаснее, чем без него; он был адски опасным оружием. Предпочитаю думать, что эти мысли возникли именно в таком порядке. Но не поручусь.
Я обхватила одной рукой пса, в другой сжала оружие и выглянула за угол. Никто не отстрелил мне башку. Казалось, на площади вообще никто не двигался. В воздухе было очень дымно и всё ещё шла сильная стрельба, но теперь, похоже, все палили из укрытий. Я тоже могла так поступить и отстреливаться, пока меня не найдут — или же воспользоваться дымовой завесой, чтобы скрыться, хотя знала, что легко могла наткнуться ещё на кого-нибудь, кому пришла такая мысль, и тот мог бы оказаться лучшим стрелком.
Не знаю, как принимаются такие решения. В смысле, я его приняла, но не помню, чтобы взвешивала все "за" и "против". Я просто выглянула за угол, никого не увидела — и в следующее мгновение уже бежала.
На самом деле бег — весьма лестное определение для того, как я двигалась, зажав под мышкой умирающего пса и волоча за собой тяжёлое оружие. И не забудьте, что живот у меня был размером с Фобос. К счастью, на камеру записалось только то, что я видела, а не то, как выглядела. Но если бы сохранилась моя фотография, я сберегла бы её для потомков.