Стальные цветы
Шрифт:
Фидес внезапно сердечно рассмеялся, а его лицо осветила счастливая улыбка. Роботы, как он отметил, боготворили людей: сам он был рождён среди людей, однако новые роботы никогда не видели настоящее живое общество своими глазами. Тем не менее, после рождения они выбирали себе тела, похожие на человеческие, создавали себе человеческую одежду и пытались как можно чаще взаимодействовать с людьми, пытаясь при этом не сильно им докучать и позволять жить по своим порядкам, не превращая общины своих последних творцов в зоопарки.
– Если честно, среди них я ощущаю себя пережитком былых веков. Каждый
Фаррелл, потрясённый всем услышанным, некоторое время безмолвно сидел, провожая близившуюся к концу ночь и пытаясь связать все полученные образы в единую картину. Он не помнил, сколько трупов видел в лаборатории, и не мог таким образом понять, сколько времени лаборатория была погребена под землёй. Кроме того, Фаррелл не мог быть уверен в том, что Фидесу можно было доверять – он не знал ни мотивации робота, ни того, был ли тот ещё разумен – как заметил сам Фидес в своём рассказе, он должен был отключиться ещё около пятидесяти лет назад, и его искусственный интеллект не был рассчитан на такое длительное время.
Проанализировав весь рассказ Фидеса с самого начала и сопоставив его с эмоциями, которые тот проявлял, Фаррелл внезапно ощутил, как по его спине пробежали липкие мурашки: слова робота о «человеческом» боге и внезапная перемена в его манере рассказа натолкнули выжившего на тревожные мысли, которые не смог разогнать даже забрезживший где-то выше горизонта белый рассвет.
– Фидес, о ком ты говорил в самом конце? Кого тебе тяжело боготворить и почему? – напряженным, даже испуганным голосом спросил он, беспокойно наклонившись к сидящему напротив потухшего костра роботу. Белый рассвет неестественно быстро освещал пустыню, и, когда Фидес наконец поднял голову, чтобы ответить, Фаррелл уже был практически ослеплён с грохотом льющейся из-за Барьера белизной, очертившей на песке тянущийся к человеку силуэт робота.
– О нашем Боге, конечно же. Рано или поздно мы снова встретим Его, Фаррелл; нам только нужно найти другую Вашу копию, – ответил Фидес сквозь оглушительный рокот белоснежного водопада, ниспадающего с вершины Барьера.
Фаррелл вскочил на ноги, потрясённо смотря на то, как ниспадающая белизна бесшумно расшибается о мягкие пески и укутывает поверхность пустыни в своём безупречном забвении, скрывая мёртвую серость старого мира. Упоённый безбрежным спокойствием и радостным счастьем, которое безудержно журчало в каждом движении этого света, Фаррелл начал забывать обо всём, что с ним было, забывать о том, в каком положении он сейчас находился: он весь как будто растворялся в этом потоке эмоций и счастья, который оглушал, ослеплял и уничтожал в нём всё живое в поисках нетронутого сосуда.
Подняв взгляд по безукоризненной глади света, Фаррелл увидел грань, разделявшую небо и белизну, и как будто перенёсся на самую вершину Барьера, ограждающего этот человеческий мир от счастливого забвения, и услышал внеземной, торжественный рёв, которому принадлежал весь остальной мир, вся остальная вселенная, вся остальная жизнь. За спиной высилась аквамариновая башня, построенная в прошлой жизни Фаррелла, а перед ним безграничным пространством распростёрлось бескрайнее счастье, тёплой негой растекающееся по его телу.
Внезапно Фаррелл ощутил, как кто-то коснулся его плеча, и, обернувшись, тут же потерял все блаженные ощущения под взглядом трёх глаз синего, зелёного и пурпурного цветов. Опустив взгляд на положенную на плечо руку и отметив, что на ней больше пальцев, чем положено, Фаррелл снова поднял свой взгляд на трёхглазого человека, который смотрел на него с отрешённой, но, кажется, тёплой улыбкой.
– Ещё не время, Фаррелл. Ты ещё не готов, – произнесло существо, не раскрывая губ, и накрыло лицо человека второй рукой.
Резко поднявшись, Фаррелл вскрикнул и тут же обнаружил себя среди песков под покровом звёздного неба. Фидес только понимающе посмотрел на него и продолжил мешать угли, не произнеся ни слова.
***
Поначалу каждый новый шаг через раскалённое марево давался с трудом, однако со временем Фаррелл привык к своему восстановленному телу и наконец начал поспевать за идущим впереди роботом. Назойливый ветер будто бы искажал солнечные лучи, с силой бросая их в спину путникам и позволяя жару проникать сквозь небольшие прорези в их синтетической одежде; захватившая же разум Фаррелла Белизна осталась позади, повиснув в воздухе безумным миражом. Спасённый, по совету Фидеса, пытался не думать о ней и сосредоточиться на пыли под его ногами.
Как объяснил робот, этот свет начал просачиваться поверх Барьера вскоре после первого вымирания людей. Воспринимаемый только людьми и дефектными роботами, не связанными с Центром, этот свет заинтриговал Центр, который начал время от времени посылать в него роботов-разведчиков. Оставив рабочей одностороннюю связь с этими роботами, Центр надеялся получить хоть какую-то информацию о том, что скрывалось в Белизне, однако его попытки не принесли никаких плодов: все роботы попросту исчезали в белом свете, и передача информации от них прекращалась.
Белизна тем не менее, как отметил Фидес, привлекала самосознательных роботов, для которых она стала способом «возвыситься» и объединиться с общим человеческим сознанием, которое, как они верили, стало прообразом их когнитивной общности. Простое поверье, возникшее в голове одного робота, вирусом распространилось в сети Центра и разрослось подобием человеческой религии, Библия которого хранилась частями в сознании каждого металлического верующего.
Поначалу Центр пытался бороться с самоубийственным, по его мнению, культом, но в конечном счёте решил предоставить каждому цифровому сознанию свободу самому решать, во что верить: оставались и роботы «старого» порядка, которые верили в существование рационального объяснения этому феномену.