Стальные сны. Серебряный клин
Шрифт:
Тогда мне пришла идея: надо с ним покрепче сблизиться, а потом пусть он учит меня читать и писать.
Это старая известная истина. Эй, парень! Вступай в армию, бросай ферму, получай приключения, и жизнь будет великолепна. А научившись читать и писать, я могу уйти из армии со всеми ее приключениями, и все будет отлично.
Уверен.
Не знаю как остальные, но я не стал бы расспрашивать о подобных вещах. Но я твердо усвоил: от жизни получаешь не совсем то, чего ждешь, ну а то, что получаешь, мало удовлетворяет. Я, например, парень с запросами, а сейчас вынужден делить комнатуху на верхнем этаже с пьяницей, у которого большой талант вывернуть
Ну в общем, уломал я Ворона начать меня учить, и он стал в конечном счете моим приятелем, хотя и был колдуном. Это чуть не вышло мне боком, когда разразилась та мерзкая буря и он вернулся, чтобы быть лазутчиком. К моему счастью, моим и его боссам пришлось объединиться, чтобы напасть на монстра в тех краях, за охрану которых нам, гвардейцам, так хорошо платили.
Только тогда до меня дошло, что на самом деле он — Ворон. Тот самый парень из Черного Отряда, что сумел вырвать из лап Хромого Белую Розу, когда та была совсем еще малышкой. А потом воспитывал ее, пока она не смогла взять свою судьбу в свои руки.
До того я числил его покойником. Как и все остальные, враги и друзья. Так считала и Белая Роза, любившая его совсем не как брата или отца.
Ворон тоже любил ее. По-своему, но любил. Но чтобы доказать свою любовь, не нашел ничего лучше, чем назваться Граем и стать шпионом. Он надеялся найти для Белой Розы то чудо-оружие, которое могло пригодиться ей в последней схватке с Госпожой. С моим главным патроном.
А что вышло? Судьба смешала все карты, и что нам выпало при новой сдаче? Самое черное зло нашего мира, Властелин, древнее чудовище, погребенное в Курганье, вдруг пробудился и попытался вырваться на волю. Чтобы одолеть его, пришлось позабыть о старых сварах и навалиться на него всем вместе. Потому-то в Курганье явилась Госпожа со своими вдвойне уродливыми героями. Примчалась и Белая Роза с Черным Отрядом. И пошли лихие дела.
А этот чертов олух, Ворон, оказавшись в самом центре заварухи, вел себя как лунатик. Надеялся перечеркнуть прошлое и, как ни в чем не бывало, вернуться к Душечке. Будто не сам смылся от нее, заставив думать о себе как о покойнике долгие годы.
Чертов олух. Да я куда больше смыслю в колдовстве, чем он в женщинах.
Значит, дали они древнему злу восстать из-под земли, да и навалились на него всем гуртом. Но так велико и черно оно было, что уничтожить его дух оказалось невозможным. Потому они убили его плоть, сожгли ее и пепел развеяли по ветру. А дух заточили в Серебряный Клин, который глубоко загнали в ствол того молодого растения, что было сыном чего-то вроде бога и всегда живо. Оно должно было расти, все глубже засасывая Клин в свою сердцевину, чтобы отныне и во веки веков древнее зло не несло никому бед и несчастий. А потом они разошлись, каждый в свою сторону. Ушла из Курганья и Душечка с одним парнем по имени Молчун.
Когда она уходила, в глазах у нее стояли слезы. Любовь к Ворону еще жила в ее душе. Но она не проявила своих чувств сама и не дала этого сделать Ворону.
А он стоял и тупо смотрел, как она уходит, кретин.
Никак не мог взять в толк, за что она его так.
Чертов олух.
II
Странно, что такая простая мысль сразу не пришла никому в голову. Наверно потому, что людей больше волновало то, что может случиться между Госпожой и Белой Розой, и то, что это имело значение для Империи и Мятежа. Какое-то время казалось, что полмира погрязло в грабежах и насилии. Каждый, кто был способен стать налетчиком, рыскал в поисках добычи, стремясь не упустить свой шанс. Даже с риском для собственной шкуры. Из пойманных бандитов выходили неплохие евнухи.
Наконец второразрядные авантюристы с северной окраины Весла предприняли попытку завладеть Серебряным Клином.
В тот день, когда Талли Стах принялся ломиться в двери своего двоюродного брата Смеда, новости из Курганья еще не успели выйти из стадии кухонных сплетен.
Всю обстановку комнаты, где обитал Смед, составляли около полудюжины краденых шерстяных одеял, штук шестьдесят глиняных кувшинов из-под вина, а также кучи мусора да полчища тараканов. Хотя и в «Короне», и в «Шипе» за кувшины требовали задаток, Смед никогда не носил их на обмен. Мой запас на черный день, говорил он про них. Когда настанут тяжелые времена, восемь пустых кувшинов всегда можно будет сменять на один полный.
Талли не раз утверждал, что все это — бестолковая затея. И верно, стоило Смеду хорошенько надраться, как он начинал буянить, круша все вокруг. Доставалось и кувшинам. Запасы на черный день стремительно таяли.
После очередного загула осколки и обломки никто не убирал. Их просто отгребали к одной из стен, где образовались пыльные залежи, напоминавшие безжизненную каменистую пустыню.
Когда Талли принялся колотить в дверь, Смед решил, что тот очередной раз при деньгах и жаждет этим пофорсить. Талли флиртовал с двумя замужними дамочками, которые одаривали его за те мелкие услуги, которые он оказывал, когда их старики находились в отъезде. А жил он с одной вдовой, хотя собирался порвать с ней, как только найдет другую, которая согласится пустить его на порог. Талли полагал, что неплохо устроился в жизни и что эта подобная удачливость дает ему право кормить других бесплатными советами.
Дверь трещала от ударов, но Смед не отзывался. Он давал «уроки музыки» двум девочкам с верхнего этажа, одиннадцати и двенадцати лет. Их звали Шиина и Марти. В чем мать родила, они занимались постельной гимнастикой на ветхих одеялах. Музыкальный инструмент на троих имелся только один: кожаный рожок голого Смеда.
Смед велел девочкам прекратить возню и хихиканье. Мало ли кто там еще за дверью. Далеко не каждый смог бы по достоинству оценить тот способ, каким он готовил этих малышек к дальнейшей жизни.
Тук! Тук! Тук!
— А ну открывай, Смед! Это я, Талли!
— Я занят.
— Открывай! Дело есть. Поговорить надо.
Вздохнув, Смед кое-как выбрался из путаницы худеньких детских рук и ног, неохотно поплелся к дверям.
— Мой двоюродный братец, — бросил он через плечо. — Нормальный мужик.
Совершенно пьяные девчушки никак не отреагировали. Им было наплевать. Они даже не попытались прикрыться. Когда Смед впустил Талли в комнату, они продолжали сидеть на одеялах, глупо ухмыляясь.
— Мои подружки, — пояснил Смед брату. — Не хочешь попользоваться? Они не против.
— Как-нибудь в другой раз. Выставь их за дверь.
Смед внимательно посмотрел на двоюродного брата.
— Что-то ты сегодня больно деловой, — пробормотал он.
— Ладно. Брысь отсюда, милашки. Только сначала нацепите тряпки. Папа должен потолковать о делах.
Талли и Смед молча смотрели, как девчушки влезают в свои лохмотья. Самому Смеду и в голову не пришло одеться. На прощание Шиина игриво шлепнула старого развратника по голому заду: