Стамуэн

В высоком-высоком небе Стамуэна не было ни облачка. Обыкновенно мелкие летучие клочки, похожие на разреженную вату, кем-то словно в шутку наклееной на бледное небо, виднелись лишь рано поутру. Тогда же приблизительно появлялся и странный ветер, дующий отчётливо раздельными порывами. Можно подумать, что где-то сидит некто невидимый с большими ножницами и режет на кусочки однообразно скучную ленту ветра — такими слабыми порциями подавалась

в окрестности Стамуэна влага. Словно кому-то там, наверху, было жалко напоить досыта этот маленький пыльный городок на южной окраине Алжира, на северо-запад от гор Ахаггара.

Дожди в Стамуэне были явлением невиданным. Но, ещё большей редкостью там были приезжие. Среди общей атмосферы провинциальной затхлости маленькие захудалые селения на краю унылой пустыни являли собой зрелище неприкрытой нищеты и непроходимого запустения.

Экономически городок был мёртв. Даже более того, не похоже, что он когда-либо вообще был жив — кругом на сотни миль сплошь сухие пески, лишь в редких местах попадается убогая пустынная растительность. Ни оазисов, ни колодцев — ничего. Кому взбредёт в голову интересоваться нищим деградирующим племенем, живущим в глубокой изоляции от цивилизации в своём рассыпающемся от дряхлости городке? Такое впечатление, что долговязые флегматичные обитатели Стамуэна прозябали в этой пыльной дыре от самого сотворения мира — никому не нужные и никем не интересующиеся. Но, вот кому-то всё же понадобилось сюда забраться, у кого-то нашлось дело среди скучных серых песков, окружающих городок тысячемильной зоной молчания.

Приехали люди, забегали, защебетали, оглашая весёлыми молодыми голосами дневную жару, до сих тревожимую лишь равномерным свистом ветра да зудением насекомых. Приезжие поставили лёгкие двухместные палатки неподалеку от городской стены, огородили верёвками некоторую территорию, и принялись озабоченно раскапывать сухую землю. В стороне выстроились в ряд два трейлера, грузовой фургон и лёгкий багги. Было ещё много чего занятного и непонятного — гости обустроили свой быт многими вещами, назначение которых тёмным жителям Стамуэна было неизвестно.

Население Стамуэна проснулось от спячки и с вялым любопытством потянулось к приезжим. С утра пораньше небольшая толпа собиралась у верёвки, ограждающей место раскопок. Они стояли там, молчаливые и неподвижные, следя тусклыми, словно запылёнными, глазами за всем происходящим. Тёмные ноги их, по щиколотку утопая в пыли, привычно не ощущали жара от камней и песка. Головы, замотанные в серое тряпьё, изредка поворачивались, когда из разрытых сухих недр выбирался со своей добычей какой-нибудь приезжий.

Никто не подходил к людям, никто их ни о чём не спрашивал. Немногие женщины держали на руках молчаливых чёрных младенцев. Мужчины стояли, опустив длинные, тощие руки. Было также несколько худых, одетых в грубые мешки с прорезями, детей неопределённого возраста, похожих на маленьких старичков с мудрыми и равнодушными глазами.

Лагерь занимал площадь примерно в десять акров и был оборудован довольно серьёзно. Помимо просторных разноцветных палаток, выделяющихся яркими пятнами среди всеобщей серости, были и несколько навесов, позволяющих укрыться от безжалостного солнца. Была также и лаборатория в трейлере, биотуалеты. Но, что было особенно ценно — имелись душевые кабины, воду для которых привозили издалека. Это превращало мытьё в некое священнодействие, имеющее целью максимальную экономию воды.

В лагере обитало полтора десятка человек. Раскопки возглавлял профессор Мариуш Кондор, сорокапятилетний венгр, чья и без того смуглая кожа была дотемна прожарена солнцем многих экспедиций, а волосы добела высветлены тем же солнцем и неумолимым временем. Так что профессор походил на собственный

негатив. Несмотря на свой уже не юный возраст, он был очень энергичен, а отсутствие всякого намёка на жировые отложения делало его похожим на беспокойную птицу.

Целый день начальник экспедиции хлопотливо передвигался своей подпрыгивающей походкой среди работающих и громко клекотал слегка надтреснутым голосом. Он склонял над находками худой горбатый нос и становился окончательно похожим на свою фамилию. Особенно оживлялся, когда в яме обнаруживались сухие, сплющенные временем кости. Тогда зрители, безмолвно до того стоящие, вдруг начинали перешёптываться и перемещаться, проявляя явное беспокойство. Потом так же внезапно умолкали и снова безучастно продолжали наблюдать за приезжими.

На Мариуша Кондора все манёвры, совершаемые публикой, производили ничтожно малое впечатление. Он лишь бросал на них взгляд и опять углублялся в свои пыльные дела. Среди его окружения находились двое людей среднего возраста. Это врач — немолодая и несимпатичная Эдна Стоун. И экспедитор — Франко Берелли. Все остальные являлись студентами археологического колледжа. Их присутствие здесь объяснялось просто: летняя практика.

В группе числился ещё один человек — переводчик и проводник. В его обязанности входило регулировать отношения с местными жителями, объяснять особенности местных обычаев и всячески содействовать успешному завершению летней практики. Данный тип явно состоял в родстве с жителями Стамуэна. Это вырождающееся племя, благодаря замкнутому образу жизни, обрело свои собственные характерные внешние черты — все они были нескладными, долговязыми, с невыразительными узкими лицами и очень чернокожими.

Студенты, отправляясь на свою первую летнюю археологическую практику, ожидали от неё очень многого. В самом деле, неужели двенадцать молодых юношей и девушек, вдали от привычного домашнего окружения, в экзотической стране, не найдут для себя повода для развлечения?

Но вышло всё не так. После первых дней, когда они с энтузиазмом копались в земле, старательно очищая лопаточками, пёрышками, кисточками и просто пальцами мелкие осколки и щепки, у них оставалось довольно мало повода для восторга. И неудивительно. Каждый день приносил одно и то же: с утра пораньше студенты рылись в яме, которая всё более расширялась. Шесть часов на корточках, а то и на четвереньках. Профессор стоит над душой и непрерывно каркает. Потом перерыв, пока солнце мается в зените. И снова работа — четыре часа.

Вечером, после скудного мытья в тазике, все идут в душную лабораторию в трейлере — чтобы отчистить, рассмотреть, рассортировать, классифицировать дневные находки. Повара в лагере нет, и никто не пожелал исполнять его обязанности — все питаются армейскими сухими пайками. Электричества тоже нет. Студенты подозревают, что глава экспедиции нарочно обставил работу такими бытовыми трудностями.

Но никакая сила не может им помешать устроить вечером танцы. Тут уж и безжалостный Кондор смолкает. Берелли не лишает молодёжь удовольствия выпить по баночке пива. Хотя, какая радость в тёплом пиве?

А наутро всё начинается сначала. Гулкий звук старого медного колокола — непременного участника всех экспедиций под руководством Мариуша Кондора — врывается в тонкий сон и вырывает у спящего сладкие утренние мгновения.

Пробуждение всегда мучительно. С трудом разлипаются глаза. Кожа покрыта вязкой коркой из пота, репеллентов и изрядно припорошена вездесущим песком. Из волос не вымывается пыль, сколько их ни закрывай. Пыль въелась во всё: в одежду, обувь, в мыла и шампуни. Она скрипит, когда делаются записи на бумаге. Она же лезет в пищу. А вот сам паёк совсем не лезет! Только все знают, что надо есть, вот и едят. Но, тошнее всего смотреть на Мариуша Кондора — он чист, свеж и доволен.