Станция конечная. Землянкам вход свободный!
Шрифт:
– Да? Жалко, - протянула расстроенно я, и это тоже не понравилось Эшариону. Я к Эрису стала привыкать, а вот «хозяин» всего этого меня пугает. Нет, внешне он очень даже ничего, только красота его слишком холодная, ледяная, а от взгляда мурашки по коже. Эрис проще.
– Да, сегодня я смогу уделить тебе некоторое время, - от этой новости поперхнулась. На фига ты мне вообще сдался? Мне и моему малышу без тебя будет хорошо. И как меня угораздило так вляпаться? Не понимаю. За что мне такое «счастье» привалило?
– Что и крестиком вместе со мной будете вышивать? – язвительно пропела я, усаживаясь за стол.
–
– Сиди, не дергайся и не нервничай, - шепотом проговорил он, не обращая внимания на мое возмущение. Да как он посмел? Хотела врезать ему, но не смогла. Не каждый день увидишь инопланетянина-папашку, который нежно будет поглаживать животик и умильно улыбаться, прикрыв глаза. Прям семейная идиллия, а не вынужденное нахождение рядом. – МОЙ СЫН чувствует меня, - обрадовал он себя, а я снова закипала. Да как не нервничать, если на самое дорогое посягают, на моего ребенка. Я убить готова ради него. Бесит!
– Не обольщайтесь, - хмыкнула, убирая его руки со своего живота. Он нехотя, но позволил это сделать. – Ребенок всегда чувствует, когда к нему прикасаются и не только биологические отцы.
– Возможно, - кивнул он. – Только прикасаться к нему буду только я! – и ведь не поспоришь. Он в своем праве. Он хозяин положения, а я лишь маленькая букашка, средство, тело для их размножения. От этой мысли скривилась. – Где-то болит? – не осталось незамеченным мое упавшее мигом настроение и перекошенное лицо. Заботливый какой, только если бы не знала истинной причины, то возможно и поверила ему. Понятно, что его волнует только собственный ребенок. Почему я оказалась в таком ужасном положении и теперь вынуждена терпеть этого мужчину?
– Я не знаю, - апатично ответила. Хочу бороться, но не могу, не получается. Я ничего не могу сделать на этой планете, где женщина ничто.
– Мы сегодня отправимся в лабораторию, где тебе сделают тщательный осмотр, - огорошил меня Эшарион.
– Что? Правда что ли? – ядовито поинтересовалась у него, скрещивая на груди руки.
– Неужели мне на время позволено покинуть «тюремные» стены? – господин решил выгулять меня хоть и в медицинский центр? Я то не против, мне самой важно знать состояние своего ребенка.
– Почему тюремные? – не понял он меня.
– Потому что здесь я как заключенная, - язвительно ответила ему. – Шаг вправо, шаг влево расстрел без права на оправдание, - мне неприятно находиться здесь, мне плохо рядом с этим «хозяином» положения. – Еще этот долбанный список, без которого я чихнуть не могу. Думаете, все это способствует моему успокоению и хорошему состоянию?
– Ксения ты преувеличиваешь, - не согласился он со мной. – Я просто уберег тебя от глупостей.
– А я просила? – и вскочив из-за стола, грозно нависнув над ним, прошипела. – Я ничего всего этого не просила! Я не просила, чтобы твой ребенок сейчас рос во мне! Я не просила, чтобы меня воровали из собственной постели от мужа, который с ума сейчас сходит, не зная ни где я, ни что со мной. Я даже весточки послать не могу! – я не сдерживала слез. Они крупными каплями капали на его руки. – У меня была своя собственная жизнь, а вы все это отняли у меня! – уже не шипела, а орала. – Вы отняли у меня МОЮ жизнь, заменив простым существованием без права выбора!
– Мне жаль, - в глазах осуждение и злость. Ему жаль? Да как он смеет, после всего того, что сделал.
– Вам жаль? Вам вообще знакомо это слово? Вы же черствые безэмоциональные существа с огромной манией величия! – отшатнулась от него, но Эшарион схватив меня за руки, притянул ближе и прорычал:
– Да Ксения мне жаль, что именно ты стала матерью моего сына, - вот урод, козел белобрысый. – Ты истеричная, неконтролируемая особа, которая только и делает, что жалеет себя и ревет. Нет, чтобы осваиваться, привыкать и просто жить, ты все смотришь назад в прошлое, но его у тебя больше нет, - каждое произнесенное слово, разрывало меня на части.
– Твоего прошлого больше не существует, забудь о нем и обо всем, что было там! Сейчас у тебя начинается новая жизнь…
– В тюрьме и то лучше, - горечь досады сквозила в каждом моем слове. Смотрела презрительно на этого мужчину и не понимала, как так вообще можно? Лишать человека его привычной жизни, диктовать свои условия и правила и еще обвинять в том, что человек сам виноват, так как не хочет принимать этих перемен. – Там дают свидания с родными и близкими, а здесь все намного хуже.
– Я надеялся на то, что мы сможем договориться и мирно сосуществовать, но видимо, ошибся, - Эшарион недовольно скривился, смотря на меня, как на моль, на муху, которую вот-вот прихлопнут.
– Верните меня обратно, - взмолилась, падая перед ним на колени, рыдая. Схватив его руки в свои ладони, прижала их к груди, крепко сжимая. Он, скривившись, смотрел на меня сверху вниз, как истинный хозяин положения. Никогда в жизни мои колени ни перед кем не преклонялись, но сейчас я готова на все ради своего ребенка, ради своей прежней жизни.
– Прошу вас Эшарион, пожалуйста.
– Не унижайся, не поможет, - холодно процедил он, а мои руки вмиг ослабли и бессильно опустились на траву.
Я сидела на земле, уперев кулаки в землю, и беззвучно глотала слезы, опустив голову вниз. Сквозь застилающую пелену, отчетливо видела мужские ботинки. Наверное, он наслаждался моей слабостью, болью, моим поражением, а мне было все равно. Отчетливо поняла, что дороги назад нет. В этом новом чуждом и жестоком мире нет места слабым. И пусть сейчас он стал свидетелем моего унижения и слабости, но больше этого не повториться. Мои слезы, мое горе навсегда останутся невыплаканными, спрятанными глубоко в душе. Сейчас весь смысл моей никчемной жизни заключен лишь в одном - в моем сыне.
Стерев слезы тыльной стороной ладони, медленно поднялась на ноги, расправляя подол платья, приводя себя в порядок. В голове неприятно шумело, а в груди больно давило, будто каменную плиту на меня положили. Здесь я задыхалась. Эшарион стоял статуей, сжав руки в кулаки, и только желваки нервно бегали по лицу. Злиться? Еще бы, ведь наверняка ему никто никогда не устраивал женских истерик. Ненавижу!
– Вы, кажется, упоминали лабораторию и осмотр? – ледяным холодным тоном поинтересовалась у него, смотря в жестокие и бездушные аквамариновые глаза. А их раса вообще имеет представление о простых человеческих чувствах или они все равнодушные, безучастные твари?