Станция назначения - Харьков
Шрифт:
"Разве?"
"Не разыскивал".
"Он просто забыл. С ним это иногда бывает. Липовецкий очень занятый человек. Но как бы то ни было, он просил вам передать, что ваша просьба о поездке на Украину рассмотрена и удовлетворена".
Лицо Драуле преобразилось: расплывшиеся линия вновь приобрели четкость хорошего чертежа.
"Когда я могу ехать?"
"Сегодня, если, разумеется, у вас нет здесь неотложных дел. Вам уже выделен сопровождающий".
"А товарищ Липовецкий... не забудет?"
"На
Все сказанное мною соответствовало истине. О поездке Драуле я договорился с Зигмундом по телефону, как только мне стало известно, что Отец использовал ее в качестве курьера. Больше ей в Москве делать было нечего. Тогда же я принял некоторые меры, чтобы она не могла перед отъездом переговорить по телефону с Муратовым.
Из нашей короткой встречи я извлек все, что меня интересовало. Оказалось, что Муратов, не посвящая Драуле в суть вопроса, просил лишь передать записку по названному им адресу.
Кому именно говорил?
Да некой Елене Эгерт. А если той не окажется дома, то ее сестре.
Эгерт отсутствовала. Сестра сказала, что она куда-то уехала и вернется через несколько дней. Поэтому Драуле оставила ей записку, предназначавшуюся Елене.
Соколова спрашивала ее о чем-либо?
Только об одном - требуется ли ответ. Ответа Муратов не ждал.
Я на всякий случай спросил, имеется ли на квартире Соколовой телефонный аппарат. Нет, телефона она не заметила. Если бы он был, Христофору Николаевичу вряд ли потребовалась бы ее помощь.
"Мне только надо сообщить Христофору Николаевичу, что я выполнила его поручение", - неуверенно сказала Эмма Драуле, которая готова была тотчас же мчаться на вокзал.
Я галантно заверил ее, что с удовольствием возьму это на себя. Впрочем, если она хочет, то может черкнуть Муратову несколько слов - телефон его, к сожалению, неисправен. Ее записку незамедлительно доставят адресату.
Она последовала моему совету и тут же набросала несколько строчек. Затем прибыл присланный Зигмундом сопровождающий, и Драуле была передана с рук на руки.
Таким образом, у нас имелись все основания быть довольными друг другом.
Драуле уехала в тот же день, а на следующий Муратову передали ее прощальное послание, так что "динамитный старичок" мог считать свой долг перед Еленой Эгерт и Центророзыском полностью выполненным.
...Хвощиков сидел в неудобной позе на краю стула, терпеливо дожидаясь моего очередного вопроса. Но, насколько я понимал, он больше не располагал никакими сведениями ни об Афанасии, ни об Эгерт. Расспрашивать же его о Винокурове было бессмысленно. Когда Хвощиков уезжал из Москвы, мы даже не подозревали о существовании этого лихого гвардейца, перебежавшего дорогу Олегу Мессмеру. Поэтому, естественно, никакого задания относительно его Хвощиков не получал. Но я все же спросил, не интересовался ли он Винокуровым.
– Как же-с, как же-с, - к моему глубочайшему удивлению, весело заквакал он и потер указательным пальцем кончик носа.
Нет, не зря я обездолил артель "Раскрепощенный лудильщик". Хвощиков был рожден для уголовного розыска.
Но побеседовать о Винокурове нам не удалось. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Борин. За его плечом белело лицо приказчика Филимонова. Обычно Борин предварительно стучался.
– Что случилось, Петр Петрович? - спросил я.
– Глазуков убит.
III
К двадцатому году упали в цене не только деньги, но и человеческая жизнь. Поэтому покойники в России исчезли. Их заменили "покойнички", "жмурики", "подснежники" (если трупы находили по весне), "мертвяки", "дохлики". Люди теперь не умирали. Они "откидывали копыта" "отдавали концы", "околевали", "играли в ящик", или, в лучшем случае, "загибались". Их не убивали, а "ставили к стенке" "разменивали", "шлепали", "цокали", "пришивали", "вздергивали", "отправляли на луну" и "в ставку Духонина". А о символе вечного покоя придумывали веселенькие загадки - "Начинка мясная, а пирожок из дерева...".
Но Борин отличался консерватизмом. Об цеплялся за вышедшие из употребления слова с тем же упорством, с каким, несмотря ни на что, продолжал носить галстук, бриться, подстригать бородку, усы, следить за ногтями. Поэтому Анатолия Федоровича Глазукова не "укокошили" и даже из "пристукнули", а респектабельно убили. Но все же то чего он опасался еще в восемнадцатом году, когда назвал мне на допросе Михаила Арставина, Дублета и Пушка, произошло: помер он без покаяния. Судя по всему, на это времени ему не оставили...
Труп члена союза хоругвеносцев обнаружила кухарка Глазукова, которая тут же кинулась к постовому милиционеру, а тот в свою очередь сообщил об убийстве в районный комиссариат. Когда Филимонов пришел к хозяину, в доме Глазукова уже находились работники уголовного розыска. А несколько позднее о случившемся Борина поставил в известность наш пост наружного наблюдения.
Было уже одиннадцать часов. Отослав Хвощикова отдыхать, я спросил у Борина, кого из бригады он направил на место происшествия.
– Там сейчас наши работники, которые вели наблюдение за домом.
– А кто дежурил?
– Агент первого разряда Прозоров и агент третьего разряда Синельников.
Оба агента были прикомандированными к бригаде сотрудниками Московского уголовного розыска и оба не имели никакого опыта розыскной работы, Прохоров попал в розыск после демобилизации по ранению всего три месяца назад. А стаж Синельникова был и того меньше. Вряд ли мог быть какой-либо толк от их участия в осмотре места происшествия.