Станция назначения - Харьков
Шрифт:
стороне (1380 - 1389 годы); две золотые монеты царя
Василия Шуйского (1606 - 1610 годы); шесть золотых
монет лидийского царя Креза (середина VI века до
рождества Христова); золотая монета достоинством в 20
статеров царя Бактрия Евкратида (II век до рождества
Христова).
Все они числились под индексами R^* (уник), R^8
(в высшей степени редкая), R^7 (чрезвычайно редкая) и
R^6 (весьма редкая).
3. Первая русская медаль, пожалованная в
правление царевны Софии за Троицкий поход генералу
Аггею Шепелеву (на медали указано имя награжденного);
золотая медаль работы Витторио
сделанная для византийского императора Иоанна VIII
Палеолога (первая половина XV века); две серии
исторических медалей, выбитых при русской императрице
Екатерине II. Первая серия изображает всех русских
великих князей, царей, императоров и императриц, а
вторая - все значительные события русской истории до
княжения Ярополка включительно (всего 94 медали, из
которых 22 посвящены княжению Рюрика).
Учитывая значительную историческую,
художественную и денежную ценность многих экспонатов,
их предполагалось при наступлении частей
Добровольческой армии на Харьков в мае 1919 года
перевезти в Курск. По представлению Харьковской
комиссии охраны памятников искусства и старины
командование Красной Армии выделило для музея
специальный вагон, который прицепили к эшелону
эвакуируемых из города семей партийных, военных,
советских и профсоюзных работников. Однако 10 июня
1919 года в пятнадцати - двадцати верстах южнее
станции Белгород Курско-Харьковской железной дороги
поезд подвергся нападению неизвестной банды. Во время
завязавшейся перестрелки было убито несколько
красноармейцев, сопровождавших эшелон, и пятеро лиц
из числа эвакуируемых. Коллекции оказались
разграбленными. Судьба находившихся в специальном
вагоне работников музея (трое человек) не выяснена.
После освобождения Харькова расследованием
указанного дела занимается бандотдел Харьковской ЧК,
где Вы можете получить дополнительные сведения. В
случае необходимости подробная опись похищенных 10
июня 1919 года экспонатов музея изящных искусств при
Харьковском университете будет Вам незамедлительно
прислана.
Если Вы располагаете какими-либо сведениями о
местонахождении коллекций музея, сообщите нам и
Харьковской ЧК.
Заведующий подотделом минц-кабинетов
и ювелирных коллекций Народного комиссариата
художественно-исторических имуществ РСФСР Б.Лапшин.
Старший делопроизводитель В.Дягиль
Глава третья
Смерть ювелира
I
Проверка ценностей, которыми располагал член союза хоругвеносцев, была организована настолько умело, что Глазукову и в голову не пришло, что приглашенный его приказчиком слесарь слесарит лишь в свободное от основных обязанностей время, а сам Филимонов получил после посещения "слесаря" дубликаты ключей от обоих хозяйских сейфов. Не узнал он, разумеется, и о том, что ювелиру Гейштору, который по ночам "предпочитал спать", пришлось вторично отказаться от этой привычки. Увы, ценности из сейфа Глазукова мы могли показать ему только ночью. К утру они вновь с помощью того же Филимонова оказались на прежнем месте.
Итак, "Алмазному фонду" принадлежала лишь табакерка работы Позье. Производить у Глазукова официальный обыск необходимости не было.
Теперь можно спокойно дожидаться визита к ювелиру Кустаря или Улимановой. Но, решив одну проблему, негласная проверка ставила передо мной другую, пусть менее важную, но все-таки весьма существенную: каким образом у Глазукова оказались вещи из музея Харьковского университета?
В своей справке заведующий подотделом минц-кабинетов и ювелирных коллекций писал о "неизвестной банде", напавшей на поезд в районе Белгорода.
При желании я бы мог внести в этот вопрос некоторую ясность.
Кто именно командовал бандитами, я, правда, не знал. Но зато я располагал сведениями о принадлежности этой банды, которая являлась одним из летучих отрядов, к повстанческой армии Нестора Ивановича Махно, и о местонахождении большинства экспонатов музея изящных искусств Харьковского университета. Более того, некоторые из вещей, перечисленных в справке Лапшина, я видел собственными глазами, а иные даже держал в руках.
Но сообщать обо всем этом заведующему подотделом Народного комиссариата художественно-исторических имуществ я пока не собирался. Полученные от меня сведения он при всем своем желании использовать бы не смог. А к чему напрасно волновать пожилого человека, который прекрасно разбирается в златниках святого Владимира и монетах лидийского царя Креза, но имеет весьма смутное представление о батьке Махно и его окружении?
Даром же популяризации я никогда не обладал. Да и вряд ли товарищу Лапшину и делопроизводителю подотделом товарищу Дягилю доставило бы большое удовольствие заочное знакомство с Володей Кореиным, прозванным в семинарии в честь известного юродивого Корейшей.
В каждом приличном учебном заведении обязательно имеются силач, о подвигах которого создаются легенды, шут, которому приписывают все известные остроты, и свой гений.
В вашей семинарии долго усидеть на троне былинного богатыря или короля шутов удавалось немногим. Зато корона первого ученика настолько приросла к Корейше, что сорвать ее можно было разве что вместе с головой. Кореин был странным парнем, с явно ненормальной психикой, но блестящими способностями. Он по праву считался гордостью бурсы, и ему прочили блестящее будущее. Но выгнали его из семинарии ровно на год раньше меня. И произошло это, по общему мнению, потому, что Корейша слишком много времени уделял наукам нравственному и догматическому богословию, священному писанию, литургике и гомилетике. Не зря же сказано, что многие знания порождают многие печали.
Неожиданно для нас смирный и благочестивый Корейша росстал против всевышнего и превратился в грозного богоборца.
Отношения с Иеговой у него испортились незадолго до пасхальных каникул, когда бурсаки, предвкушая сладость запретного плода свободы, довольно бурно отмечали день рождения одного из товарищей.
В самый разгар тайной вечеринки, когда волны хмельного веселья уже готовы были выплеснуться на улицу, в продымленной комнатушке появился, как всегда тихий, Корейша. Втиснулся бочком в дверь, огляделся, поздравил рожденника. Из вежливости ему поднесли стакан водки. Обычно он не пил. Но на этот раз, преодолевая отвращение, выпил. Выпил, закусил соленым огурчиком. От удивления ему предложили еще стакан, но Корейша отказался. Он почесал в затылке, что свидетельствовало о напряженной работе мысли, и, глядя поверх наших голов, сказал, что александриец Карпократ прав. "Кто?" - выкатил глаза быкоподобный Феофилов, который впервые услышал это имя. "Карпократ, вздохнул Корейша. - Мир создал не бог. Нет... Мир создали злые духи".