Становление личности. Избранные труды
Шрифт:
Полемист-эклектик
В большинстве моих работ критикуются предшествующие психологические идолы. Временами я скрещивал шпаги с теорией научения, димензионализмом в исследованиях личности и с чрезмерным, на мой взгляд, подчеркиванием роли бессознательных процессов, проективных тестов и упрощенных мотивационных теорий влечения. Я чувствовал, что эти модные объяснительные принципы способны иметь дело только с периферическими или «плавающими» слоями личности, и что они уделяют слишком много внимания невероятным формулировкам глубинной психологии. (Да, моя единственная встреча с Фрейдом была травматичной.)
Вместо этих популярных формул (или, точнее, в дополнение к ним) я выступал в защиту принципов, кажущихся мне необходимыми. Это принципы, имеющие дело с
Конечно, Бергсон был прав, говоря, что ни одному философскому уму никогда не удалось полностью реализовать свою идею. Мой опыт также показывает, что такой ум может все время наполовину с недоверием относиться к правильности идеи. Хотя большинство моих работ полемичны по тону, я всей душой признаю, что мои оппоненты отчасти правы.
Когда меня попросили сделать доклад на XVII Международном конгрессе по психологии в Вашингтоне, я назвал его «Плоды эклектизма: горькие или сладкие?» (The Fruits of Ecledticism: Bitter or Sweet? 1964). В нем сделана попытка проследить эклектические тенденции в психологии прошлого и привести аргументы в пользу того, что систематический эклектизм не является невозможным в будущем. Но здесь я настаивал, что никогда не будет адекватной никакая фанатичная приверженность, даже самая модная. Я имел в виду, что только взгляд с позиций «Открытой системы в теории личности» (Open System in Personality Theory, 1960) реально будет служить цели. Конечно, любой исследователь имеет право ограничивать свои переменные и на мгновение пренебрегать иррелевантными аспектами поведения, но он не имеет права забывать, чем он решил пренебречь .
Как я уже где-то говорил, некоторые из моих коллег относятся к личности как к квазизакрытой системе. Я уважаю их работу и знаю, что в конечном счете их вклад впишется в более широкий контекст. Я не чувствую личной неприязни в общении с теми, с кем я отваживаюсь не соглашаться. Но что мне в нашей профессии не нравится, так это сильный привкус высокомерия в ныне модных догмах. По-моему, социологам и психологам стоит развивать у себя добродетель смирения. Я не люблю модный ныне ярлык «поведенческих наук». С определенной точки зрения он достаточно безвреден, но для меня он так или иначе подразумевает, что если бы все приняли убеждения позитивизма и бихевиоризма, все наши проблемы были бы решены. Я не могу с этим согласиться. Наши методы были бы ограничены, наши теории односторонни, а наших студентов запугивал бы тираничный и сиюминутный сциентизм. Смирение требует более гипотетической позиции. Уильям Джемс был прав: наше знание – капля, наше невежество – море. Сам Джеймс, на мой взгляд, дает психологам достойный образец для подражания своей открытостью мышления, уважением ко множественным путям к правде и личным смирением.
Несоответствие значительной части сегодняшней психологии реальной человеческой жизни вытекает из акцентирования механических аспектов реактивности человека за счет пренебрежения более широким его опытом, его стремлениями и его непрерывным старанием господствовать над окружающей его средой и формировать ее. Конечно, не у всех психологов есть это слепое пятно. Карл Роджерс, Абрахам Маслоу, Гарднер Мэрфи, Гарри Мюррей и многие другие обладают более ярким видением.
Какова же моя личная идея? Полагаю, она должна иметь дело с поиском теоретической системы – системы, которая будет принимать правду, где бы ее не обнаружили, систему, которая будет включать тотальность человеческого опыта и полностью, по достоинству оценивать природу человека. У меня самого никогда не было точно определенной программы исследований, и я никогда не пытался учредить «школу» психологической мысли. Работавшие со мной студенты поощрялись в желании браться за любые значимые проблемы, связанные с личностями, частями личностей или группами личностей.
Преданный такой широкой и свободной программе, я удивлен обилием доставшихся мне почестей. Я расскажу об одной, которая была мне приятнее всего, ибо она лучше обобщает мою личную идею, чем мог бы я сам. В связи с XVII Международным конгрессом по психологии, состоявшимся в 1963 году в Вашингтоне, пятьдесят пять моих бывших аспирантов подарили мне два красиво переплетенных тома своих работ с посвящением: «От Ваших учеников – с признательностью за Ваше уважение к нашей индивидуальности». Это личная честь, которой я горжусь больше всего.
СТАТЬИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Личность нормальная и аномальная [33]
Слово « норма » означает «руководящий стандарт», нормальный – значит отвечающий такому стандарту. Отсюда следует, что «нормальная личность» – это личность, поведение которой соответствует тому или иному руководящему стандарту, а «аномальная личность» – та, поведение которой не отвечает этому критерию.
Однако сделав подобное заявление, мы сразу же обнаруживаем существование стандартов двух совершенно разных видов: статистических и этических. И те и другие могут применяться для различения нормальных и аномальных людей, но первые характеризуют среднее или обычное, вторые – желательное или ценное.
Два этих стандарта не просто различны, но во многих отношениях прямо противоречат друг другу. Например, «обычными» являются некоторые вредные привычки людей, какая-либо патология тканей или органов, определенные признаки нервозности и саморазрушительные паттерны поведения; однако даже будучи обычными или средними, эти тенденции не относятся к здоровым. С другой стороны, руководящий стандарт здоровой сексуальной жизни в нашем обществе, если принять отчет Кинзи, достигнут лишь меньшинством американских мужчин. В этом случае обычное также не совпадает с желательным: то, что нормально в одном смысле, не является нормальным в другом. И, конечно же, никакая этическая система в цивилизованном мире не предлагает детям в качестве образца идеал превращения в «простого среднего человека». Источником стандарта здоровой личности служит скорее не реальность, а потенциальные возможности человека.
Пятьдесят лет назад это двойственное значение «нормы» и «нормального» не волновало психологию так, как сегодня. В ту пору психология была прежде всего занята выявлением усредненных норм для всех мыслимых видов психической деятельности. Медианы, моды и сигмы были на коне, и дифференциальная психология достигла своего расцвета. Ослепленные новообретенной красотой кривой нормального распределения, психологи удовлетворились тем, что объявили ее незначительные «хвосты» единственной разумной мерой «аномальности». Отклонения от среднего были аномальными, и поэтому слегка отталкивающими.
В это время возникло понятие «психической адаптации», заблиставшее в 1920-е годы. Хотя не все психологи отождествляли адаптацию со средним поведением, тем не менее это отождествление достаточно широко подразумевалось. Например, часто подчеркивался тот факт, что животное, не приспособившееся к норме своего вида, обычно погибает. Тогда еще не был сделан вывод о том, что человек, который приспосабливается подобным образом, – скучная посредственность.
Времена изменились. Сегодня мы все глубже озабочены усовершенствованием поведения среднего человека, поскольку к настоящему моменту возникли серьезные сомнения в том, что простая посредственность может выжить. По мере того как распространяется социальная аномия, а само общество становится все более больным, мы сомневаемся, что посредственный человек сможет избежать психических расстройств и правонарушений, сумеет не попасть под власть диктаторов или успешно предотвратить атомную войну. Кривая нормального распределения не оставляет нам надежды на спасение. Нужны граждане нормальные и здоровые в более позитивном смысле слова, – мир нуждается в них, как никогда ранее.