Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы
Шрифт:
В доме также не было никаких украшений, но на стенах – и в доме, и во флигеле – были развешаны фамильные портреты князей Долгоруковых. Тут были портреты Якова Федоровича Долгорукова и несчастного фаворита Петра II, князя Ивана; портрет жены его, Наталии Борисовны, висел в домовой церкви. Был здесь и портрет императора Петра II и княжны Екатерины Долгоруковой, с которой он был помолвлен, над портретом была надпись:
«Добрая надежа».
В одной из зал был построен домашний театр. Дом князя всегда был полон родных и гостей; здесь жили его сестра с мужем и воспитанницей, какая-то еще дальняя родственница-старушка с племянницей и простодушный старичок, И. Н. Классон;
В доме же Долгорукова жили и все его дети, которые, по странностям отца, имели по два имени: одно, данное им при крещении, а другое, данное им самим отцом, которым они и назывались. Так, Рафаил назывался Михайлой, Антонина – Варварой, Евгения – Наталией. Обычай такой – давать два-три имени – у нас на Руси употреблялся издавна и водился еще в удельные времена. У русских, по словам Н. Костомарова, долго было в обычае кроме христианского имени иметь еще другое прозвище или некрестное имя.
В XVI и XVII веках мы встречаем множество имен или прозвищ, которые употреблялись чаще крещеных имен, например: Смирный, Козел, Паук, Злоба, Шестак, Неупокой, Беляница, Нехорошко, Поспелко, Роспута, Мясоед, Кобяк, Китай102; даже священники носили такие имена. Прозвища классические, столь обыкновенные впоследствии в семинариях, были в употреблении еще в XVII веке; так, еще в 1635 году встречается фамилия Нероновых.
Иногда у некоторых было три имени: прозвище и два крещеных, одно явное, другое тайное, известное только тому, кто его носил, духовнику да самым близким.
В. И. Суриков. Охота царя Михаила Федоровича на медведя. 1897 г.
Это делалось по верованию, что лихие люди, зная имя человека, могут делать ему вред чародейственными способами, и, вообще, иногда легко сглазить человека.
Случалось, что человека, которого все знакомые знали под именем Дмитрия, после кончины, на погребении, духовник поминал Федотом, и только тогда открывалось, что он был Федот, а не Дмитрий.
Иногда крещеное имя переменялось на другое по воле царя; например, девицу Марию Хлопову, взятую в царский двор с намерением быть ей невестою государя, переименовали в Анастасию; но, когда государь раздумал и не захотел взять ее себе женою, тогда она опять стала Марией.
Судьба этой несчастной красавицы, жертвы интриг придворных страстей, очень романтична. Считаем нелишним привести вкратце ее скорбную повесть: Мария Хлопова была подруга детства царя Михаила Феодоровича, по вступлении на престол царя была выбрана им себе в невесты и жила уже в «верху». Но вследствие неприятных отношений родственников Хлоповой к Салтыковым последние решились погубить ее во что бы то ни стало. Будущую царицу окружили всякими предосторожностями, но ее враги достигли своей цели.
Предание говорит, что в селе Покровском, куда ездил царь с невестой на гулянье, он вручил Марии на прощанье ларец с сахарными леденцами и заедками, зная, что она их любит, но одна из подкупленных женщин подменила некоторые из них отравленными; Мария, не подозревая последнего, поела; у нее ночью явилась ужасная боль в желудке, а затем рвота и упадок сил.
Недоброжелатели ее встревожили двор словами: «Черная немочь, черная немочь!», и этого было достаточно для пагубы Хлоповой. Слухи эти были приговором для Марии, следствием которого вышло распоряжение сослать нареченную Анастасию «с верху», а затем последовал и указ о сослании несчастной Марии с родственниками в Сибирь, в Тобольск.
В ссылке Мария провела в Тобольске четыре года, после чего была перемещена по указу царя в Верхотурье; здесь ей дано было хорошее помещение, в половине воеводского дома. Затем Хлопову переместили, по указу опять же царя, из Верхотурья в Нижний Новгород.
Посылая последний указ, государь тайно вручил посланцу письмо к Настасье и несколько подарков. Царь Михаил опять объявил царице-матери, что он хочет вступить в брак с Хлоповой, но последняя на то ему согласия не дала; назначенный осмотр невесты подтвердил, что Анастасия во всем здорова. Салтыковы же, признанные в этом деле виновными, были удалены в ссылку и подверглись опале патриарха Филарета Никитича.
После этого уже был послан в Нижний боярин Шереметев, который и объявил отцу Хлоповой, что царь взять ее себе в супруги не изволил. И повелено Хлоповой со всем семейством жить в Нижнем, и велено давать им корм против прежнего более, и ежегодно отпускать значительную сумму денег. Мария вскоре умерла, боготворимая всеми за свою кротость и любовь к ближним.
Но, возвращаясь к Долгорукому, мы видим, что он, несмотря на недостаточность состояния, умел делиться и с другими.
Сам князь не нажил ничего, отец его не оставил ему тоже наследственного богатства. Главною причиною упадка их состояния было падение фамилии князей Долгоруких при Бироне.
Как мы уже выше говорили, неожиданная кончина Петра II уничтожила могущество этой фамилии, и конфискация развеяла все их богатство.
Таким образом, несмотря на свое более чем скромное житье, князь И. М. Долгоруков иногда давал званые вечера или домашние благородные спектакли, на которые к нему приезжала вся московская знать.
Театр был его страстью, спектакли у князя были лучшие в Москве; в его театре играли Ф. Ф. Кокошкин, А. М. Пушкин, лучшие тогдашние актеры-любители. Сам князь являлся всегда в ролях комических, его игра была превосходна, непринужденно-естественная и свободна, и ничем не напоминала декламаторскую игру его учителя Офрена. Глядя на него, все помирали от хохота.
Многие из тогдашних москвичей осуждали страсть Долгорукова играть в театре. Это дошло до князя, и он в записках своих на это обвинение отвечает так:
«Говорили, что мне не под лета и несогласно с моим чином выходить на сцену. Об этом да позволят мне поспорить. Я сделаю только один вопрос: позволительно ли было мне в мои года и в моем чине играть по целым дням в карты и разоряться в больших партиях и с большими господами из одного подлого им угождения или, спрятавшись дома, кое с кем осушивать за жирным столом дюжину бутылок шампанского? Или, наконец, держать в тайне сераль наложниц и наполнять Воспитательный дом несчастными жертвами? Спрашиваю: простительнее ли это театра? О! если бы я все делал по примеру других, я уверен, что меня менее бы злословили! Мне было пятьдесят лет, это правда; но я был здоров и жив! Я был тайный советник, но в отставке; следовательно, не занимая никакой должности в государстве, обращался в массу граждан, свободных распоряжаться своими забавами!»
В Великом посту у князя собиралось литературное общество, членами которого были С. Т. Аксаков, М. Н. Загоскин, А. А. Волков, А. Д. Курбатов и М. П. Телегин. Умер князь Долгоруков в Москве 4 декабря 1823 года и похоронен в Донском монастыре.
Князь при жизни много писал стихотворений; он, как сам выражается, сделался поэтом потому только, что ему некуда было девать излишество мыслей и чувствований, переполнявших его душу. К собранию своих стихотворений он поставил эпиграф:
Угоден – пусть меня читают, Противен – пусть в огонь бросают! Трубы похвальной не ищу!