Старая ратуша
Шрифт:
Уингейт молча кивнула в ответ. Без лишних слов Макгил просто прошла вперед. Уингейт последовала за дочерью, а Грин пропустил перед собой Кенникота.
Они сели за круглый кухонный стол со стеклянной столешницей. Все молчали. Макгил достала пачку сигарет, стукнула по дну пачки, но выбить сигарету не получилось.
— Сорвалась, детектив, — словно поясняя, сказала она сидящему напротив нее Грину. — Хотела бросить, но не удалось. — Она вновь стукнула по пачке — на этот раз оттуда показался фильтр сигареты.
Грин улыбнулся. Макгил хотела
Он решил, полностью сменив тему и тем самым несколько ослабив бдительность, застать их врасплох.
— Миссис Макгил, несколько месяцев назад я встречался с вашей дочерью Амандой. Еще до рождения ребенка. Я слышал, она родила девочку — вашу первую внучку, а вашу, миссис Уингейт, первую правнучку. Поздравляю.
Макгил словно преобразилась. Она даже чуть оттолкнула от себя пачку сигарет. Целлофановая обертка слегка скрипнула по столешнице. Ее лицо озарила лучистая улыбка.
— Шаннон завтра исполняется четыре месяца, а маленькому Гарету в Калифорнии уже шесть недель. Странно: вы смотрите на своих детей, и вам кажется, что они никогда не вырастут. И вдруг у них появляются работа, супруги, семьи. И вот теперь — дети.
Грин кивнул.
— Это заслуженная радость, миссис Макгил. Особенно после того, что произошло с вашим сыном.
Ее настроение изменилось в одно мгновение. Она яростно схватила пачку сигарет.
— Похоже, вы изучили всю мою жизнь, а, детектив? Чертовы социальные работники. — Казалось, она впервые потеряла самообладание.
Уингейт посмотрела на Макгил. Мать и дочь. На ее лице отразилась давняя боль.
— Тогда все было иначе. — Грин наблюдал за ее лицом. — Я понимаю, как тяжело, когда с вами так обходятся.
— Понимаете? — Она побагровела. — Откуда вам знать, каково родителям, когда у них забирают ребенка?
Грин так стиснул кулаки, что ногти впились в ладони. Он на секунду вспомнил о Ханне — потерянной дочери своего отца. Ему вдруг стало жутко от мысли, что он так никогда и не узнает, что еще потерял его отец.
— Тогда им было все равно — они просто забирали у вас детей. — Макгил вновь стукнула по пачке сигарет. — А потом на вас навешивают ярлык плохой матери, и все.
Грин кивнул.
— Я читал отчеты. У Кевина-младшего была тяжелая форма аутизма, и с двухлетнего возраста…
— «Мамаша-холодильник» — вот как они прозвали меня. «Только собой и занимается». Это из-за того, что я оставила Кевина на полчаса в кроватке. — Горечь едва проступила в ее голосе, точно чуть заметный мох на скалистой горной породе. — «Помощь детям» заставляла меня читать книги и статьи этого кретина Бруно Бетельхайма.
Грин кивнул. Макгил абсолютно права. Знакомясь с этой историей, он кое-что прочел о весьма противоречивом психологе Бруно Бетельхайме. В пятидесятых годах доктор Б., как он любил себя называть, вывел новую теорию лечения слабо изученного тогда заболевания — детского аутизма. Бетельхайм, заявив, что учился с Фрейдом, во всем винил родителей — в основном матерей, которые, по его утверждению, подсознательно желали смерти своим детям. Особенно мальчикам. Даже самые добросовестные из мамаш порой оказывались под подозрением.
— Эти социальные работники приходили, часами просиживали на нашей кухне и отмечали все, что я делала, в своих чертовых желтых карточках — каждое мое слово, жест. Им было наплевать, что Аманда и Беатрис росли нормальными здоровыми девочками. Они утверждали, что я, сама того не подозревая, желала смерти Кевину-младшему. Что я представляла угрозу для собственного сына. И даже для дочерей. Моя вина была во всем, что бы я ни делала.
На ее глазах внезапно выступили слезы, вызвавшие у Грина не меньшее удивление, чем оброненные ею грубые слова или курение. Слезы текли по щекам, и она даже не пыталась их скрыть.
Протянув руку, Уингейт взяла Макгил за локоть.
— Для меня это казалось тяжелее, чем потерять на войне родителей, — призналась Уингейт. — Обвинения в адрес дочери, угроза потери девочек.
Кенникот достал из принесенной папки тонкую бежевую папочку и передал Грину.
— И поэтому, миссис Макгил, вы безропотно отдали девочек под опеку Кевина.
Макгил посмотрела на Грина. Она так и не вытерла слезы.
— Это был единственный шанс не потерять их. Кевин оставил меня, и девочки ушли жить к нему. Мне пришлось подписать все соответствующие документы. — Она неожиданно громко рассмеялась. — Видели бы вы этих людей из «Помощи детям», когда они узнали, что девочки с Кевином. Им так хотелось добраться до них! Но — ничего не поделаешь! А бедный Кевин… Все считали, что он, мерзавец, бросив беспомощную жену, отобрал у нее детей. Пресса исходила ненавистью. А Кевин просто проглотил это, не сказав ни слова.
Слезы градом катились у нее из глаз. Вынув из кармана свежеотглаженный носовой платок, Грин протянул ей. Она взяла платок, но вытирать лицо не спешила.
— Тот день, когда я узнала, что Бетельхайм покончил с собой, стал лучшим в моей жизни, после рождения детей и свадьбы, — призналась Макгил.
Она взглянула на носовой платок, словно не понимая, откуда он взялся. Никто не шевельнулся.
— После того как у меня забрали сына, я словно потерялась. Бедный Кевин! — Она вновь схватилась за пачку сигарет. Почти смяв в руке, бросила ее на стеклянный стол. — Он любил в своей жизни двух женщин, и обе оказались ненормальными.