Старая развилка
Шрифт:
Ладно, главное, что закончился еще один день, а они живы, вместе и местами даже здоровы.
Петр вошел в дом и в сенях тяжело уселся на мокрую лавку прямо рядом с ведрами воды. Он устал, очень устал… Но с принятым большинством решением не поспоришь, даже если ты по местным меркам долгожитель — тридцать шесть. Да и вообще… Несколько лет назад он ни разу ни поморщившись пришел бы к точно такому же решению.
На кухне уже ждала Светка. Тут же потащила на стол тарелки, суровым взглядом загнав всех детишек на печку.
— Садись,
Петр молча взял кусок хлеба. У Светки он неплохой получался, твердый, зато с хрустящий корочкой. Однако сегодня, вонзая зубы в душистый теплый ломоть, он понимал, что даже этот хруст не радует и не отвлекает. Зато ближайшие двадцать минут можно расслабиться и ничего не делать — Светка рта не закроет.
Так и получилось.
— …и говорит, что ребенка не студила! Вот стыдоба-то, ну на кой ляд врать? Люди видят, если дите сидит в луже в одной рубашке с утра до вечера, а еще снег местами, то докажи потом что не студила! А еще рыдала, что чуть не помер. Тоже мне мать… Тьфу!
Петр в отношении недотепы-матери никаких эмоций не выказал, потому что попросту не слушал. Даже жевал машинально.
— И еще склад пшеничный вынесли, слышал?
Эта новость, в отличие от предыдущей заслуживала самого пристального внимания.
— Какой склад? — насторожился Петр, поднимая глаза от тарелки.
— Не наш, не бойся… У рыжебородых, за белоглинной ямой. Одного не пойму, зачем городским пшеница, а? — вопрошала приторно веселым голосом Светка. — И откуда узнали? Навели их, точно тебе говорю, специально навели! А знаешь, кто? Пигалица эта мелкая, ну которую в прошлом году городские увезли. Дочь соседа того мужика, где корову зимой волки сожрали.
— Златовласая дева, за которую папаша хотел выкупом лошадь получить? — поинтересовался Петр.
— Какое там дева, — презрительно фыркнула Светка, — говорят, приезжала с городскими. Глаза черной краской обведены на пол лица. С губ нарисованные потоки крови текут. Кричала ором, говорят. Что ненавидит всех нас и все мы как грязь под ее ногами. Что всех сдаст и пусть мы все сдохнем с голоду. А потом вообще — вот стыдобища — выставила напоказ заднее место, юбку задрала и наклонилась и говорят… на ней ничего под юбкой-то и не было.
Петр промолчал, отводя глаза от раскрасневшегося женского лица. Давно уже бросил попытки понять, отчего бабы так странно себя ведут — сначала рыдают и рвут волосы от жалости к несчастной судьбе невинной девушки, украденной бандитами, а вскоре ее же костерят последними словами.
Светка неожиданно замолчала, глупо хлопая глазами.
— А сборы… так чего решили-то?
Петр по инерции еще немного пожевал, хотя во рту уже ни крошки не было.
— Решено идти на северо-восток, искать новое место для деревни. Последние два года хорошие, урожайные, есть возможность переселиться, чтобы оказаться подальше от городских. Так что пойдем скоро… искать.
— Как на восток?… Там же живого ничего нет!
— Решили, уже должно быть. Земля — она быстро отходит, когда без химии. Север проверяли, там леса глухие, расчищать под поля некогда и некому. На юге — море. Выбор был или запад или восток. Выбрали восток.
— И ты идешь?
— Идут те… — он вдруг криво ухмыльнулся, сжимая хлеб так сильно, что мякоть почти полезла между пальцами, — кого не жалко. А значит и я.
Светка, как ни странно молчала. Всего минуту назад пышущее праведным гневом лицо стало теперь бледней поганки. Петр может и не самый лучший мужик в деревне, но кто еще позарится на вдову с тремя детьми да еще с бедрами такого размера, что и вдвоем не обхватишь. Хотя может кто бы и позарился… но ведь надо, чтобы не просто ходил, а еще и помогал. Не просто кувыркался на матрасе, а колол дрова, латал крышу и пахал землю. Без мужика в хозяйстве долго не протянуть…
Завтрак так и закончился в тишине, даже дети на печи примолкли, словно от чего-то спрятались.
2
На третьей день своего странствия Килька вышла к большой дороге. Ровное полотно уже порядком заросло деревьями, но зато трава пробилась далеко не везде и местами все еще виднелись куски твердого серого покрытия. Найдя подходящий поваленный ветром ствол, Килька уселась на него и осторожно вытащила из рюкзака карту. Если она ничего не перепутала, выходило, что это как раз искомая трасса, которая по прямой выведет к самому большому городу юга.
— Очень интересно, — бормотала Килька вслух, специально чтобы не забыть звуки человеческого голоса. Психологическая тренировка для сохранения здравости рассудка, одно из действий, к которым старательно приучал их отец Илья.
При правильном расчете времени (а Килька ошибиться не могла), сохранив прежний темп дойти до города можно примерно за четырнадцать-шестнадцать дней.
— Город… — полубезумно повторяла она, поглаживая пальцами нарисованную на карте картинку. Тут вообще много чего интересного изобразили — множество тесно переплетенных ниток-дорог, большинство из которых давно кануло в лету, как и большинство населённых пунктов, что мелких, что крупных. Поселения обозначались небольшими аккуратными домиками разных размеров. Теперь же на их месте следовало изобразить один огромный черный кладбищенский крест. Карта по большому счету была вещью бесполезной — даже ландшафт практически повсеместно изменился, а уж отражай карта действительность, выжженные зоны покрывали бы мертвыми пятнами большую часть поверхности. Так что карта была просто игрушкой, которой любила играть Килька. Должны же быть у человека развлечения?
— Вперед, — сказала она очень тихо, потому что громко не получалось, даже если приложить усилие. Со всей возможной тщательностью свернула карту и аккуратно поместила в прежнее место — карман рюкзака. — Нас ждут всяческие неприятности…
Прав был отец Илья, вот от громких звуков уже отвыкла, всего-то за три дня. Это следовало исправить, поэтому дальше по дороге Килька громко здоровалась с каждым встречным деревом ровно до тех пор, пока собственный голос не стал звучать вполне привычно.