Старая Земля (Лунная трилогия - 3)
Шрифт:
– Я не знаю, каковы ее границы.
– Она безгранична.
Какое-то время они оба молчали, глядя на Луну, плывущую наверху и казавшуюся более светлой. Через несколько минут Яцек снова заговорил:
– Я видел уже удивительные вещи, которые ты делаешь. Ты опрокидываешь взглядом бокал воды и проходишь через закрытые двери... Если у воли нет границ, скажи, ты мог бы Луну на небе заставить двигаться в другую сторону или без защиты и различных приспособлений преодолеть пространство, которое нас отделяет от нее?
– Да,- ответил
– Так почему же ты этого не делаешь? Ньянатилока вместо ответа в свою очередь спросил Яцека:
– Над чем ты сейчас работаешь? Ученый наморщил брови.
– В моей лаборатории - удивительное и страшное изобретение. Я уничтожаю то сосредоточение сил, которое называется материей. Я нашел ток, который при пропускании через какое-либо тело, разлагает его атомы на первичные составные части и попросту уничтожает их...
– Ты проводил испытания?
– Да. С неслыханно мелкими частицами миллиграмма. Такая пыль, разлетаясь, вызывает взрыв, как горсть воспламеняющегося динамита...
– И с такой же легкостью ты мог бы заставить разлететься и большие массы? Уничтожить дом, город, континент?
– Да. Самое удивительное, что это можно было бы сделать с той же легкостью. Достаточно было бы пропустить этот ток...
– Почему же ты не делаешь этого?
Яцек встал и начал прохаживаться под пальмами.
– Ты отвечаешь вопросом на вопрос, но это не одно и то же,- заявил он.- Я причинил бы этим вред, несчастье...
– А я,- ответил Ньянатилока,- не произвел бы замешательства в мире, который, по-видимому, должен быть таким, каким есть, если бы заставил звезды идти по иному пути?.. Я знаю,- продолжил он через некоторое время,- вы смеетесь над освобожденными, которые демонстрируют только мелкие фокусы... Не возражай! Если ты не смеешься, то смеются многие другие ученые и над этим, и над нашими физическими и дыхательными упражнениями, долгими и кропотливыми и такими простыми на вид... Однако нужно уметь владеть собой, нужно знать все о своей воле. Эти упражнения, эти посты, это самозабвение и одиночество ведут именно к этому. А когда воля уже освобождена и умеет сосредоточивать свои силы, разве не все равно, в чем она проявляется?
– Думаю, что нет. Вы могли бы использовать ее...
– Зачем? Только сам человек может принести себе пользу. И основная польза - это очищение его души. Освобожденная воля не стремится ни к какой цели. Как же ты хочешь, чтобы я делал вещи, которые мне безразличны и могли бы вернуть меня обратно в те формы жизни, от которых я уже избавился?
– Удивительно все, что нас окружает,- через некоторое время заметил Яцек,- однако у меня такое впечатление, что самое удивительное из всего, что я знаю,- это именно те вещи, которые ты делаешь.
– Почему?
– Я не знаю, как ты это делаешь.
– А ты знаешь, каким образом ты двигаешь рукой или что происходит, когда камень с твоей руки падает на землю? Ты слишком умный человек, чтобы отвечать мне ничего не значащим словом, которое таит в себе новую неизвестность.
Молодой ученый молчал, задумавшись, а индус тем временем продолжал:
– Объясни мне, как это происходит, что твоя воля поднимает веки твоих глаз, а я объясню тебе, как я могу перемещать звезды. И в том и в другом - одинаковое количество труда. Воля - это нечто большее, чем сознание, но она подчиняется телу, и в этом ее обычные границы. Нужно отважиться выйти за границы тела, нужно не требовать ничего для тела, но подчинить себе все, и тогда для твоей воли уже не будет разницы между "я" и "не я".
– И тогда не будет границ?
– Их не должно быть. Есть границы для движения, для желаний, даже для познаний, но для воли их не может быть, потому что она с самого начала стоит над телом, над любой формой, над любым существованием... Ведь это ваш поэт сказал много веков назад: "Я чувствую, если бы у меня была воля... я, может, погасил бы сотню звезд, а другие сто зажег!". И он был прав. Здесь лишнее только одно слово "может". Это было сомнение, и поэтому он упал.
Яцек удивленно посмотрел на него.
– Откуда ты знаешь наших поэтов? Индус какое-то время помолчал.
– Я не всегда был тем, чем теперь,- с некоторым колебанием заметил он.
– Ты не индус по крови?
– Нет.
– А твое имя?
– Я принял его позднее. Ньянатилока, Трижды посвященный, когда познал тайны трех миров: материи, формы и духа...
Он замолчал, и Яцек ни о чем не стал его спрашивать, видя, что индус отвечает неохотно. Он снова уселся на траву у стволов пальм и стал смотреть на воду, где вдали блестели слабые огоньки лодок и между двумя гигантскими пилонами сверкал вход в храм, издали похожий на топку горящей печи...
Вдруг, как бы очнувшись от задумчивости, он поднял голову и быстро посмотрел в глаза Трижды посвященному.
– Зачем ты меня ищешь?
Индус медленно повернул голову и посмотрел на него светлыми, широко открытыми глазами.
– Мне жаль тебя,- сказал он.- Ты такой чистый, но не можешь выбраться из трясины материи, хотя сам уже знаешь, что она является всего лишь иллюзией.
– Чем же ты мне поможешь...- прошептал Яцек, опуская голову.
– Я жду минуты, когда ты пожелаешь отправиться со мной в пущу...
Яцек собирался что-то ответить, но в этот миг его отвлекло движение на воде и доносящиеся издали голоса. Перед храмом засветились огоньки лодок и медленно стали образовывать длинный хвост, тянущийся к берегу - в город.
Голоса далеко разносились в тихом ночном воздухе: крики лодочников, смех женщин. Видимо, представление было закончено.
Яцек быстро повернулся к буддисту, не в силах скрыть нервного замешательства.
– Нет, в пущу... я не пойду,- сказал он,- но я хотел попросить тебя, чтобы ты навестил меня в Варшаве.