Старец Горы
Шрифт:
– Да что там Венцелин, – понизил голос почти до шепота Бернар, – к ней сватался сам император Генрих.
– Это тебе тоже печенег сказал? – улыбнулся Картенель.
– Нет, – покачал головой Сен-Валье. – Гундомар фон Майнц. Тогда он был еще в здравом уме и твердой памяти.
– А сейчас?
– После такого удара по голове трудно сохранить рассудительность, – развел руками Бернар.
И тут Картенеля осенило. Мысль пришла настолько неожиданно, что он едва не захлебнулся вином и с благодарностью принял помощь шевалье де Водемона, заботливо похлопавшего его по спине. А догадка, в общем-то, была простая до заурядности. Дело в том, что Готфрид Бульонский был вдов. Детей у него не было. Самое время задуматься о браке и продолжении рода. Возможно, сам герцог в силу занятости или по иным причинам не стремился к новому браку, но шевалье из его свиты не могли не понимать, что бездетность короля сулит в будущем большие проблемы его вассалам. Конечно, Готфрид мог посвататься даже к самой знатной из
Перед Картенелем встала дилемма: переметнуться на сторону Готфрида Бульонского или хранить верность своему сюзерену. Говоря по чести, Годемар не слишком верил в счастливую звезду Сен-Жилля. Граф Тулузский колебался там, где следовало действовать решительно, и проявлял ненужную торопливость в случаях, где требовались холодный расчет и терпение. Королем Иерусалима ему точно не быть – в этом Картенель был уверен. Годемар, правда, свел своего старого знакомца падре Арнульфа с Сен-Жиллем, но сильно сомневался, что из этого странного союза выйдет толк. Не крест нужен сейчас Иерусалиму, а меч, об этом он и сказал Андре де Водемону, когда благородные шевалье рука об руку покинули веселое заведение дядюшки Пьера.
– А разве граф Тулузский будет настаивать именно на этом? – спросил Водемон, для которого этот вопрос был почему-то важен.
– Я бедный человек, благородный Андре, – вздохнул Картенель. – По сути, мне некуда возвращаться. Здесь в чужих землях я хочу обрести свой дом.
– Наши желания совпадают, – холодно бросил Водемон.
– Надеюсь, все-таки не настолько, чтобы делить один замок на двоих.
Благородный Андре засмеялся, шутка Картенеля показалась ему забавной:
– У тебя будет свой замок, благородный Годемар, но только в том случае, если Готфрид Бульонский станет королем Иерусалима.
– Согласен, – склонил голову Картенель.
Избрание короля оказалось делом столь нелегким, что Роберт Фландрский, по простоте душевной ввязавшийся в процесс, уже не раз обругал себя последними словами за проявленную слабость. Герцог рвался домой, ибо обет, данный в приступе искреннего благочестия, он исполнил с блеском. Но будучи искренним поборником христианской веры, герцог Фландрский счел своим долгом сделать все от него зависящее, дабы не оставить Гроб Господень без церковного и мирского присмотра. Сам Роберт склонялся к мысли, что главой Иерусалима должен стать патриарх, но, к сожалению, подходящего человека, способного вести как церковные, так и мирские дела, среди клириков просто не было. Оставалось только положиться на волю божью да в который уже раз пожалеть о безвременной кончине папского легата Адемара де Пюи, грозного воителя и мудрого прелата. Однако герцог Нормандский и граф Тулузский почему-то полагали, что в лице капеллана Арнульфа де Роола Палестина обретет и духовного наставника и даровитого правителя. Герцог Фландрский к отцу Арнульфу относился без большого доверия. Смущал его холеный самодовольный вид будущего патриарха и дурные слухи, ходившие о нем среди крестоносцев. Однако благородный Роберт не мог вот так просто отмахнуться от мнения старых боевых товарищей, горой стоящих за капеллана.
Дабы придать торжественность церемонии избрания патриарха, а возможно и короля, собрание благородных мужей решили провести в мечети Аль-Акса, хоть и пострадавшей во время штурма, зато способной вместить в себя не только баронов и клириков, но и рыцарей, справедливо считавших, что подобные вопросы не должны решаться без их участия. Герцог Фландрский сделал все от него зависящее, чтобы очистить от завалов грандиозное сооружение, уже успевшее побывать иудейским храмом, христианской церковью и мусульманской мечетью. Лавки для рыцарей и баронов пришлось собирать со всего города, но к назначенному часу, к большому удовлетворению благородного Роберта, практически все было готово для приема гостей. Почти две тысячи грозных воителей и христианских пастырей собрались под сводами бывшей мечети, чтобы на долгие годы определить судьбу многострадальной Палестины. Взоры всех присутствующих были направлены на вождей похода и прежде всего, конечно, на Раймунда Тулузского, Готфрида Бульонского и Танкреда, поскольку именно эти трое претендовали на трон, который еще предстояло воздвигнуть и укрепить стараниями очень многих людей. Вожди похода торжественно прошествовали через огромный зал и разместились в креслах, лицом к присутствующим. Рядом расположились священнослужители числом не более десятка. Среди клириков лицом и осанкой выделялся Арнульф де Роол, коего, по слухам, прочили в патриархи. Бароны заняли широкие лавки в первых рядах, рыцари разместились за их спинами, готовые поддержать сюзеренов криком, а если понадобится, то и кулаками. Среди баронов, облаченных в блеклые суконные пелиссоны, подбитые облезшим беличьим мехом, выделялся благородный Глеб де Руси. Его пелиссон из лазоревого шелка был расшит серебряной нитью и украшен великолепными соболями, от вида которых у многих присутствующих перехватило дух. Во всяком случае, за себя шевалье де Картенель ручался. Благородному Годемару еще не доводилось видеть мехов столь высокого качества.
– Места надо знать, – усмехнулся Сен-Валье и поправил раззолоченную перевязь, поддерживающую тяжелый рыцарский меч. Благородный Бернар был одет скромнее барона, но разве что самую малость – его пелиссон украшал мех куницы.
– А где находятся эти места? – не отставал от приятеля настырный Картенель.
– В Биармии, – буркнул озабоченный Сен-Валье.
– А Биармия где находится? – рассердился на скрытного друга Годемар.
– В Гиперборее, – дал исчерпывающий ответ Бернар.
Выругаться Картенель не успел. Роберт Фландрский предоставил слово старейшему среди вождей графу Тулузскому. Сен-Жилль говорил долго, напыщенно и столь витиевато, что до большинства присутствующих смысл его речи не дошел. Роберт Фландрский пояснил баронам и рыцарям, что благородный Раймунд считает бремя королевской власти слишком тяжелым для своих плеч и полагает, что Святой Землей должна управлять церковь в лице своего достойного представителя Арнульфа де Роола. Вздох разочарования пронесся по залу. Предложение графа Тулузского показалось баронам и рыцарям, по меньшей мере, странным, и их мнение не замедлил выразить Глеб де Руси, поднявшийся со своего места.
– Если святые отцы считают Арнульфа де Роола достойным занять патриарший престол, то с моей стороны возражений не будет. Но благородный Раймунд, видимо, запамятовал, что большинство городов Палестины еще находятся в руках сарацин, да и халиф Каира вряд ли смириться с потерей Иерусалима. Бог поможет нам, благородные шевалье, но только в том случае если мы сами позаботимся о себе. И уж если граф Тулузский публично отказался возложить на свою голову королевский венец, то государем Иерусалимского королевства вполне может стать либо благородный Танкред, либо благородный Готфрид. Вам решать, шевалье, я же отдаю свой голос Танкреду. Он хоть и молод, но уже успел проявить себя на поле брани и в совете.
Граф Гильом Серданский попытался спасти положение, он заявил, что его дядю просто не так поняли. Что благородный Раймунд безусловно согласится с любым решением Высокого Собрания, включая и избрание его Иерусалимским королем. Увы, рассерженные рыцари не стали слушать провансальцев, и голосование началось раньше, чем растерявшийся Роберт Фландрский успел вставить свое веское слово. Большинство баронов высказались в пользу Готфрида Бульонского, их поддержали дружным ором из задних рядов рыцари. И напрасно герцог Нормандский взывал к благоразумию и указывал дланью на Арнульфа де Роола, его голос просто утонул в поднявшемся шуме. Надо сказать, что противников у Готфрида Бульонского было немногим меньше, чем сторонников, а потому спор, вспыхнувший под сводами древнего храма, вполне мог обернуться кровавой сварой между победителями. Видимо, Бульонский это понял, а потому и поспешил утихомирить страсти:
– Я не могу носить королевский венец там, где Христос носил венец терновый. Но если благородные шевалье настаивают, я готов взвалить на себя бремя Защитника Гроба Господня и возглавить крестоносное воинство в Палестине, дабы навсегда очистить Святую Землю от неверных.
К удивлению многих, Готфрида поддержал Танкред, он первым преклонил колено перед новым государем и произнес слова присяги раньше, чем ему смогли помешать. Примеру нурмана тут же последовали лотарингские бароны, уже и без того связанные линьяжем с Бульонским. Раймунду Тулузскому не оставалось ничего другого, как признать собственное поражение. Впрочем, от принесения клятвы он уклонился, мотивируя это тем, что уже присягнул басилевсу Алексею, истинному сюзерену этой земли. Сен-Жиллю пришлось утешиться тем, что его выдвиженец Арнульф де Роол был утвержден местоблюстителем патриаршего престола до особого распоряжения папы Пасхалия Второго.
Шевалье де Картенель не собирался упиваться горечью поражения вместе со своим бывшим сюзереном, благо успел принести оммаж сюзерену новому, а потому увязался вслед за Бернаром де Сен-Валье и его роскошными куницами.
– Будет тебе мех, – крякнул рассерженным селезнем Бернар. – Дай только словом перемолвится с купцом Корчагой.
Во дворце барона де Руси, который еще совсем недавно принадлежал то ли сельджукскому беку, то ли арабскому купцу, царила полная неразбериха. Собственно дворцом это нагромождение зданий, построенных в разное время и в разных стилях, можно было назвать только условно. Благородный Глеб, как успел выяснить Картенель, не собирался надолго задерживаться в Иерусалиме и готовился к возвращению в Антиохию, где под его началом уже находились несколько городков и полдесятка хорошо укрепленных замков. Благородный Бернар пока что пребывал в раздумьях – то ли ему последовать за бароном в Антиохию, то ли остаться здесь, в Иерусалиме, вместе с Венцелином фон Рюстовым, благо места в захваченной усадьбе хватило бы на десяток рыцарей вместе с их сержантами.