Шрифт:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
У каждого есть нечто дорогое сердцу, что-то самое важное на свете. Жизнь – только бесконечные поиски, определение этого нечто. Вы можете обнаружить, в чем его смысл, как раз перед концом, в тот момент, когда потеряете все. Если повезет.
Так случилось, что тот день, когда, как мне сейчас кажется, я начал понимать смысл жизни, оказался понедельником, и начался он как любой другой, только наоборот. Как правило, Гомер меня будит, а не
Хотелось писать, а во сне этого делать не стоит. Потом я подумал: «Куда же запропастилась собака?».
– Гомер?
Обычно комп поднимает ее как по тревоге. Я каждый день получаю что-нибудь от Бюро, пусть даже просто отбой. Я уже собирался снова позвать ее, когда услышал цоканье огромных когтистых лап по голому деревянному полу, и вот она, лижет мое лицо. Изо рта у нее пахнет немного хуже, чем обычно, но черный глаз-бусинка блестит. Я поднялся приготовить Гомер завтрак, (мой кофе готовится сам собой), а заодно и в туалет, и увидел, что уже семь часов.
Впрочем, какая разница? По понедельникам у меня разгрузочный день.
Я выгулял Гомер, потом кинул сумку и комп в лектро и пустился в путь. Первое на сегодня изъятие требовало моего присутствия в милой местности на задворках Тодд-Хилл. С верхушки холма открывается вид на Манхэттен и Бруклин: один высокий, второй низкий, один далекий, второй близкий, оба – чистые и ухоженные. А к востоку – Атлантический океан, ровный и бесформенный, как воображаемая прерия. В те дни я часто мечтал о Западе. Я еще не знал, что мои мечты осуществятся.
Дом стоял на полпути к подножию холма, на извивающейся заросшей улочке; нам, конечно, запрещено разглашать имена и адреса. Я припарковался у ограды. На крыльце лежал пес на вид опасный, но сонный. Дверь открыл толстый белый парень в футболке и джинсах, не такой приятный, как дом. Его футболка вопрошала: «Ну, и?».
– Ну, и?
– Наверное, вы знаете, зачем я здесь.
– Ну-ка, ну-ка, постойте, – сказал он. – БИН? Бюро индейских национальностей?
– БИИ, – уточнил я. – Искусство и информация.
– Ах, да. Вы, парни, собираете старье.
– Верно, – согласился я, хотя Бюро занимается отнюдь не только собиранием старья. – Не могли бы вы пригласить меня внутрь? Тут немного холодновато.
Немного: сейчас середина октября. Первое правило, которому нас учат в Академии, гласит: дело пойдет легче, если вам удастся ступить на порог. Мистер Ну-и немного поворчал и дал мне пройти. Мы сели на единственный жесткий диван рядом с единственным загроможденным столиком. Нелепо, но я привык. Мы ведь работаем не просто со старьем, а с памятью, мечтами и,
– Имя Миллер, Уолтер М. Миллер-младший о чем-нибудь вам говорит? – спросил я.
Дело в том, что нужно дать клиенту возможность оказать содействие.
– Миллер? Младший? Конечно. Научная фантастика, писатель, «Страсти по Лейбовицу», не так ли? Середина века, когда книги еще… минуточку! Вы хотите сказать, что Миллера вычеркнули?
– Шесть недель назад, – подтвердил я.
– Я и не знал, что его отправили на свалку. Я больше не слежу за научной фантастикой. Да и за наукой вообще.
– Понимаю вас, – сказал я.
Если он такой покладистый, то и мне спорить ни к чему.
– Ну, и? А-а, понятно. У меня, наверное, завалялась одна из его книжек. Думал, они все еще законны. По правде говоря, я не заглядывал в них уже более года. Вроде и не коллекция. Так, всякий хлам. Наверное, сегодня мой счастливый день.
– Точно, – согласился я.
Мы платим за каждую сдачу по 125. Даже не подозревающие о нашем существовании люди знают о награде.
– И неудачный день для Артура.
– Уолтера, – поправил я. Потом выдал свой фирменный академический ответ: – Он свое отжил. Теперь очередь других.
– Конечно, – кисло кивнул мистер Ну-и.
Толстяк исчез в соседней комнате, и я слышал, как он выдвигает и задвигает ящики. Просто на всякий случай я приглядывал за дверью. Парень вернулся с ящиком, наполовину заполненным бумажными книгами.
Ему пришлось перерыть всю коробку, книги валялись без всякого порядка.
– Может, здесь еще что-то есть? – предположил он.
– Не знаю, – покачал я головой. – Проверьте по сайту Бюро. За то, что вы принесете сами, вам набавят пятьдесят.
– Или пятьсот у бутлегера. Или пять тысяч. Я слышал ту историю о… как там его, Сэлинджере.
– Я не в курсе, – ответил я. – И именем закона должен вам напомнить, что даже в шутку упоминать о бутлегерстве запрещено.
Температура в комнате понизилась на несколько градусов. И пусть. Нельзя становиться слишком дружелюбным. Следует постоянно напоминать людям, что мы работаем на правительство.
– В любом случае, – проговорил мистер Ну-и, – вот. Пока, Артур. Уолтер.
Он кинул мне книжку. На обложке был нарисован монах в капюшоне. Страницы зашелестели, и книга ударилась об пол. Я поднял ее с грязного ковра и опустил в сумку.
– Неужели вы даже не посмотрите на нее? Не прочтете ни слова, прежде чем уничтожить? Могли бы узнать что-нибудь новое о жизни.
– Никто никого не уничтожает, – сказал я, ногтем соскреб его с экрана компа и отбил 125.
– Вы стираете не просто книгу. Человеческую жизнь!