Старик Хоттабыч
Шрифт:
Уже давно село солнце, озарив при этом горизонт закатом невиданной красоты, уже вдали замерцали мириады городских огней, а старика все еще не было.
– Неужели пропал? – мрачно промолвил Волька, испытующе взглянув на своих приятелей.
– Не может он пропасть, – убежденно ответил ему Женя. – Такие старики, брат, не пропадают.
– Его мог проглотить кит, – прошептал Сережа.
– В
– А мне, ребята, что-то есть захотелось, – чистосердечно признался Женя. – Чего бы это такого покушать?
В это время неподалеку с тихим плеском причалила лодка. Из нее вылезли трое рыбаков. Один из них принялся раскладывать из сухих сучьев костер, а остальные стали чистить рыбу и кидать ее в котелок с водой.
– Пойдем попросим у них чего-нибудь покушать, – предложил Женя. – Свои ведь люди – трудящиеся. Они не откажут.
Ребята согласились.
– Добрый вечер, синьоры, – вежливо поклонился Женя, обращаясь к рыбакам.
– Подумать только, как много за последние годы развелось в нашей бедной Италии бездомных детей! – произнес простуженным голосом один из рыбаков, седой и тощий. – Джования, дай-ка им чего-нибудь покушать.
– Хлеб есть, луковиц хватит, а соли имеется даже более, чем надо! – весело откликнулся курчавый парень, чистивший рыбу для ужина. – Присаживайтесь, ребята, скоро будет готова вкуснейшая из похлебок, когда-либо сваренных в Генуе и ее окрестностях.
То ли курчавый Джованни действительно был поваром-самородком, то ли очень уж ребята проголодались, но им казалось, что они сроду не пробовали такого вкусного блюда. Они ели с такой жадностью, то и дело причмокивая от удовольствия языком, что рыбаки, наблюдая за ними, только пересмеивались.
– Если хотите еще, – сказал, потягиваясь, Джованни, – варите сами, наука нехитрая. А мы пока приляжем отдохнуть. Только крупную рыбу не берите. Крупная пойдет утром на продажу, чтобы нам было чем уплатить налоги синьору Муссолини. Вы, наверное, знаете этого синьора: он все время заботится, чтобы у нас в кошельках не завалялись лишние денежки.
Сережа с Женей тотчас же начали хлопотать у костра, а Волька, засучив штаны, пробрался по воде к лодке, заваленной уснувшей рыбой.
Набрав сколько надо на похлебку, он хотел уже возвращаться на берег, когда взор его случайно упал на сложенные возле мачты рыболовные сети. Одинокая рыбка билась в ней, то замирая, то с новой силой возобновляя свои бесплодные попытки освободиться.
«Пригодится для ухи», – подумал Волька и извлек присмиревшую на миг рыбку из ячейки сетей. Но в его руках она вновь забилась с такой силой, что Вольке вдруг стало очень жалко, и он, оглянувшись, как бы не заметили рыбаки, бросил ее за борт лодки.
Рыбка еле слышно шлепнулась о темную воду бухты и тотчас же превратилась в сияющего от радости Хоттабыча.
– Да будет благословен день твоего рождения, о добросердечный сын Алеши! – растроганно провозгласил старик, стоя по пояс в воде. – Ты снова спас мне жизнь. Еще несколько мгновений – и я задохнулся бы в сетях, в которые я столь беспечно попал в поисках моего несчастного брата.
– Хоттабыч, дорогой, ну какой ты молодец, что оказался живой! – сказал
– А меня терзала мысль, что ты, о многократный мой спаситель, и наши юные друзья остались без меня голодные и одинокие в чужой стране.
– Мы совсем не голодные, нас тут рыбаки здорово накормили.
– Да будут благословенны эти добрые люди! – с жаром произнес Хоттабыч. – Они, наверное, бедные люди?
– Очень бедные.
– Они не будут, уверяю тебя, больные страдать в тисках нищеты. Люди, которые так бескорыстно помогли моим друзьям в столь тяжелую минуту, не должны ни в чем терпеть недостатка. Пойдем же скорее, и я их достойно отблагодарю.
– Я думаю, что так делать не годится, – сказал, немножко подумав, Волька. – Поставь себя на их место: вдруг ночью из воды вылезает какой-то мокрый старик. Нет, так не годится, это получится очень подозрительно.
– Ты прав, как всегда, о мудрейший из мальчиков, – согласился Хоттабыч. – Возвращайся же на берег, а я не замедлю прийти к вам.
Волька добрался до берега и, отозвав своих друзей в сторонку, поделился с ними радостной вестью.
Спустя короткое время вздремнувших было рыбаков разбудил приближавшийся конский топот. Вскоре у слабо потрескивавшего костра остановился необычный всадник.
Это был старик в дешевом полотняном костюме и жесткой шляпе канотье. Его величественная борода развевалась по ветру, открывая для всеобщего обозрения вышитую украинскую сорочку. Ноги его в вычурных, расшитых золотом и серебром туфлях с причудливо загнутыми кверху носками упирались в золотые стремена, усыпанные алмазами и изумрудами.
Седло, на котором он восседал, было столь великолепно, что само по себе составляло целое состояние. Под седлом играла лошадь неописуемой красоты.
В обеих руках старик держал по большому кожаному чемодану.
– Могу ли я увидеть благородных рыбаков, столь великодушно приютивших и накормивших трех голодных отроков? – торжественно обратился он к Джованни, возившемуся у костра.
Не дожидаясь ответа, он слез с лошади и с облегчением поставил на песок чемоданы.
– А в чем дело? – ответил осторожный Джованни вопросом на вопрос. – Вы их разве знаете, этих ребят?
– Мне ли не знать моих юных друзей! – воскликнул Хоттабыч, обнимая по очереди подбежавших к нему Вольку, Женю и Сережу.
Потом, обратившись с поклоном к растерянно глядевшим на него рыбакам, он произнес:
– Поверьте мне, о достойнейшие из рыбаков, я не знаю, как отблагодарить вас за ваше драгоценное гостеприимство и добросердечие.
– А за что нас благодарить? – искренне удивился седой рыбак. – За похлебку, что ли? Она нам недорого стала, поверьте мне, синьор.
– Я слышу слова поистине бескорыстного мужа, и тем глубже чувство моей благодарности. Позвольте же мне отплатить вам хотя бы этими скромными дарами, – сказал Хоттабыч, протянув оторопевшему Джованни оба чемодана.
– Тут, очевидно, какая-то ошибка, уважаемый синьор, – пролепетал тот, обменявшись недоуменными взглядами с обоими своими товарищами. – За эти два чемодана можно купить по крайней мере тысячу таких похлебок, какой мы накормили ребятишек. Вы не думайте, что это была какая-то особенная, дорогая похлебка. Мы люди бедные.