Старикам здесь самое место
Шрифт:
В очередной раз шериф все расставил по местам, полюбовался собственной блестящей логикой – и снова расстроился. Наблюдатель, надзиратель, судья, наделенный придуманной обществом властью, он противился тому, чтобы ингредиенты смешивались, и, кажется, даже признался себе, что поделать уже ничего нельзя. Еще больше его бесила мысль, что такой жижей жизнь была всегда.
–Сэр, доброе утро, сэр!
– Да! – немного рассеянно отозвался шериф, оборачиваясь на голос.
– Там это, кажется, что, э-э-э, кое-что произошло! – Голос принадлежал тщедушному человечку
– Хиггинс, сколько
– Подстрелили Ленарда Прайса. Он жив, сейчас у врача. Похоже, снова похитители скота, – четко и без запинки отрапортовал сержант Хиггинс. Он даже приосанился и стал похож на подростка в полицейской форме.
– Снова чертовы конокрады, – произнес шериф (И снова чертов Прайс…). – Подробнее, сержант!
– Кажется, Прайс сидел в засаде, сэр! И похоже, что не один.
– (Жаль, что не один. Чертов Прайс…) А с кем?
– Говорит, что не мое собачье дело, сэр, – снова гордо отчеканил Хиггинс.
– Ну, пойдем поинтересуемся у мистера Прайса, чье же это собачье дело. Где он? У Кина?
– Был там пару минут назад, просил не беспокоить.
– Обойдется, – спокойно произнес шериф (Ах, не беспокоить этого сукиного сына?!).
Сердито сдёрнув с крюка шляпу, шериф потушил папиросу и подтянул было пояс как можно выше, но штаны снова съехали на прежние позиции. Койл раздосадовано покачал головой, поправил померкшую, в разводах и ссадинах, звезду на груди и шагнул к выходу.
– Что встал, сержант? Так и будешь здесь торчать и ни хрена не делать?
Хиггинс засеменил вслед за уверенно идущим начальником. Даже такой звезды у него не было. Он ее, может, и хотел, но очень боялся ее силы.
***
– Кин! – громко позвал шериф. – Это Койл.
– Да, шериф, проходите! – донесся из дальней комнаты любезный голос местного спасителя, бывшего военного врача, а ныне местного доктора Эйдена Кина.
Шериф встал в дверном проеме и оглядел помещение, в которое местные, залетные, а пару раз и сам блюститель закона попадали в качестве пациентов. С последнего раза ничего в комнате не изменилось: всё те же придвинутые к стене два больших стола с причудливыми изуверскими инструментами (казалось, они попали сюда прямиком из средневековой Европы, из инквизиторской комнаты для допросов), полочки с аккуратно расставленными банками, бутылками и колбами всех форм и размеров. При входе справа стоял диван, миссии которого в кабинете Кина никто не знал. То ли диван предназначался для сострадающих, то ли для впечатлительных, то ли сам доктор после напряженной работы спал на нём, не поднимаясь в спальню.
Сейчас доктор Кин восседал на стуле без спинки, а рядом на кровати полусидел-полулежал Ленард Прайс.
– Джентльмены! – поприветствовал обоих шериф. – Что случилось?
– Шериф, ты же знаешь, есть люди, которым я не особо нравлюсь. – Ленард подмигнул и скривил рот в неприятной улыбке.
– Ближе к делу, – пытаясь сохранять спокойствие, процедил Койл.
– Коротко и по делу! – требовательно продекларировал стоящий за спиной шерифа сержант Хиггинс.
Раздался общий смешок, даже шериф на секунду вздернул уголки губ вверх, но сразу же их опустил. Власть не должна вызывать даже ухмылку, и Койл, прекрасно это понимавший, насупился.
– Джентльмены, по вашему настроению не скажешь, что здесь кого-то подстрелили. Может, пройдем все вместе в участок и все обстоятельно выясним?
Доктор и пациент ничуть не испугались, но стали серьезнее. Убедившись в этом, Койл окинул комнату опытным внимательным взглядом.
– Шериф, я просто не боюсь свинца и крови, – опять отшутился Ленард.
Койл внимательно посмотрел на доказательства: испачканные, скомканные тряпки валялись на столике, стоящем рядом с медицинской чудо-кроватью, в фаянсовой пиале блестел снаряд, в стакане со спиртом отмокал пинцет, а на плече шутника красовалась свежая повязка.
Чёртов Прайс. Ничто его не берет. Столько раз был на волосок от смерти. Потом встал на этот волосок как канатоходец и начал балансировать. Непринужденно так, игриво даже. Вечно эта надменная рожа. А ведь когда-то был другим….
Мысли снова повели Койла не туда, и он с силой, как прежде уголки губ, вернул их обратно.
Ленард Прайс, раненый, но оставшийся в живых и из-за этого несколько возбужденный, с любопытством, но без трепета смотрел на пузатого пожилого шерифа, с которым они были ровесниками. Койл, правда, выглядел десятка на полтора лет старше: напитанные влагой мешки под глазами, капиллярные сеточки на щеках, талия, которую хотелось опоясать металлическим обручем от бочки. Он возвышался над раненым, как водонапорная башня. Но страха при этом не вызывал и явно сердился из-за того, что фальшивый пиетет Прайса чувствует не только он.
Доктор Кин молчал, спокойно, как это свойственно людям его профессии, наблюдая за ситуацией. Взгляд его то и дело останавливался, будто доктора занимали мысли, совершенно несовместимые с происходящим в его же кабинете. Его растрепанный вид вопросов не вызывал, а точнее, перестал вызывать уже несколько месяцев. Хотя обычно он был другим. Гладко выбритый, с идеальным пробором, с четким, не колючим взглядом, доктор выглядел эталоном мужской красоты, на которого заглядывались женщины, словно он не человек, а флакон с французскими духами, фигуристый, нарядный, желанный.
Таким Кин был всю жизнь. Глядя на него, можно было с лёгкостью предположить, что женским вниманием доктор окутан как пьянящим опиумным туманом, из которого по собственной воле никто не выбирается. Но счастливчик в женщинах не нуждался. Жизнь любит сатирические контрасты, несмотря на свою скучную серость. Красавчик с глубокими глазами, похититель сердец, а точнее, хирург, уставший вытаскивать стрелы Купидона из каждой женской груди, был пресным однолюбом. Скучным, но счастливым, женатым на той, без которой жизни своей не представлял.
Взгляд Кина снова завяз в пространстве. Доктор словно проваливался куда-то – туда, где эта самая жизнь была жива.,
«Порядок снаружи – порядок внутри»: эта фраза, написанная на табличке рядом с рабочим столом Кина, сегодня выглядела жестокой насмешкой. Бардак в кабинете можно было назвать рабочим беспорядком, если бы там кто-то работал, а не беспробудно пил – до момента, пока этиловый спирт не выключит сознание и не избавит от реальности, которая неотвратимо возвращалась каждое утро.