Старики и бледный Блупер
Шрифт:
Я ухмыляюсь.
– Э, Мудила, я толстый, но жилистый…
Скотомудила отвечает:
– Ну да, знаю, ты крутой – зверям-печенюшкам головы только так откусываешь.
Скотомудила поворачивается к Ковбою:
– Одинокий Ковбой! Тут твою сестрицу в Мудню затащило. Вот она сидит, славный морпех из зеленой машины.
Поворачивается обратно к салаге:
– Наш главный тоже из Техаса, как и ты, гниденыш. Из Далласа. Он этот "стетсон" носит, чтоб гуки видели, что перед ними не кто-то там, а настоящий техасский шериф.
Ковбой продолжает
– Играл бы ты в свой покер, Мудила.
Ковбой открывает набор B-3 – баночку с печеньем, на котором картинки с Джоном Уэйном, какао и ананасовым джемом. Вскрывает банку маленькой складной открывалкой P-38, которую носит вместе с жетонами на шее.
– Я два раза не повторяю.
Все замолкают.
– Ага, зашибись, раскомандовался. И что ты сделаешь – во Вьетнам пошлешь? Отдыхай, Ковбой. Ты ведь не Джон Уэйн, ты только печенюшки ешь.
Скотомудила хмыкает. "Ставлю доллар". Бросает красную фишку. Кладет карты картинкой вниз на палубу и продолжает натирать детали разобранного пулемета белой тряпицей.
– Не играй никогда в героя, салага. Вся слава служакам достается, а солдатам – смерть. Вон, был у нас добрый малый, Стропила. Один на один с танком смахнуться решил. Или Бешеный Эрл – тот начал в гуков из духового ружья палить. Раньше у нас другой салага был – в первый же день на выходе прямо на Попрыгунью Бетти уселся. Уехал отсюда прямиком в преисподнюю. И еще шесть добрых парней подорвал. Попал в категорию "убит", такая вот жопа, маманя. Мне вон осколком нос пробило… – Скотомудила наклоняется и показывает салаге свой нос. – А самое хреновое – тот гниденыш мне пять баксов должен был.
Алиса сплевывает.
– Не надоело байки травить?
Скотомудила не обращает на Алису вниманья и продолжает:
– Отвечаю за базар, салага. Сток, наш прежний главный, думал, что он суперхряк. Тысячеярдовый взор заимел. Ржал всякий раз как мертвого морпеха видел. Ну, дослуживал потом в буйной палате с мягкой обивкой. Он…
Алиса встает на ноги.
– Завязывай с этой миккимаусней, Мудила. Понял, да?
Скотомудила бормочет, не поднимая головы:
– Бога благодари за серповидку.
Алиса чешет грудь:
– Долой расизм в окопах, Мудила. Все будет ништяк, салага. Не парься.
– Ясное дело, – говорит Скотомудила. – Бери пример с меня. Делай как я. Они тебе сейчас наговорят, что я чудовище, а на самом деле я в этом взводе единственный солдат, у которого вместо головы не жопа. В этом говеном мире одни чудовища и живут вечно, а всех остальных убивают. Если человек убивает ради удовольствия – он садист. Если человек убивает ради денег – он контрактник. А вот когда человек убивает ради и того, и другого – он морпех.
– Так точно, сэр, – говорит салага, бросая две фишки на кон.
– Потрахаться б сейчас, – говорю. – А тут даже руки подходящей для этого дела не найдешь.
Скотомудила стонет.
– Здорово пошутил, Джокер. Так тонко, что я не понял.
Бросает две фишки, потом еще три.
– Ставлю на три больше. Банкомет меняет две карты.
Салага
– Меняю три. Да не герой я. Просто хочу делать свое дело. Типа, защищать свободу…
– К херам твою свободу, – говорит Скотомудила. Скотомудила начинает собирать M60. Он целует каждую деталь, прежде чем вставить ее на место.
– Промой шестеренки в своей бестолковке, салага. Думаешь, мы тут гуков за свободу херим? Не обманывай себя, бойня тут. Смотри на мир шире, салага – тебе же лучше будет. Вот если мне скажут: "Давай, мы тебе яйца отстрелим, а ты за это проси что хочешь", и попросят назвать только одно слово, я скажу: "порево". Ты лучше пойми – мы тут косоглазых косим. Они херят наших братанов, а мы им – большой кусок отката. А откат – п…ц всему.
– И на кой весь этот базар? – спрашивает Донлон. – Вьетнам может меня убить, но переживать из-за всякой хрени не заставит. Я просто хочу вернуться в Большую лавку в целости-сохранности. Ради собственного блага.
– А что там хорошего? – спрашиваю я. – Что там, что здесь – одна херня. Дом твой там, где твой сержант – верно, Ковбой?
Поворачиваюсь к Скотомудиле.
– Ты с Ковбоя пример бери, салага. Он тебя уму-разуму научит.
– Ага, – говорит Донлон, вытягивая пачку сигарет из-под эластичной ленты на каске. – Ковбой к этой хрени всерьез относится.
Ковбой хмыкает.
– Я просто делаю свое дело, брат, изо дня в день.
Он улыбается:
– Знаешь, чем я в Мире занимался? По вечерам после школы мелочь забирал из парковочных счетчиков. Деньги возил деньги на красном фургоне, у меня еще такая голубая фуражка с серебряной эмблемой была. Я тогда такой весь из себя был. А теперь мне кроме ранчо и пары-другой лошадок ничего не надо…
Скотомудила говорит:
– Ну так вот, есть такие бабы, что воняют страшно, и Вьетнам страшно воняет, а потому – вы… его и выбросить. Вместе со служаками, которые все это придумали.
– Слышу глас твой, – отвечаю. – Вижу, как ты рот открываешь. Но перед служаками все мы прогибаемся…
– Истину глаголешь, – отзывается Алиса, который сидит дальше по тропе. Смачно пришлепывает комара на щеке. – Мы только на словах хороши.
Донлон со злостью смотрит на меня.
– А сам-то ты кто? Махатма Ганди?
Донлон тычет в меня указательным пальцем.
– Ты командир первой огневой группы, Джокер. И в силу этого – заместитель командира отделения. Так что ты из таких же. Тебе нравится быть выше других.
– Чушь какая.
– Нет, Джокер, про тебя – это не чушь. Из всех уродов ты у меня самый любимый.
– Пошел… Ты…
– Не ори, Джокер, – говорит Ковбой. – Тут в кустах чья-нибудь мама может сидеть, а ты так грязно ругаешься. Не выноси сор из избы, о'кей?
– Есть. Так точно, Ковбой, – смотрю на Донлона. – Если мне Ковбой прикажет – я козявки из носа у трупа вытащу и сожру. А вот чтобы гнить живьем в Портсмуте – на это у меня крутости не хватит. И я о том ответственно заявляю. Но сам я не приказываю. Я…