Старики
Шрифт:
Командир танка поднимает вверх большие пальцы.
Выдергиваю кольцо и швыряю на крышу зеленую дымовую гранату.
Ковыляю к куполу и слезаю в библиотеку.
Стропила уже успел запрыгнуть в библиотеку и теперь несется вниз по побитым осколками ступеням.
Спустившись и выйдя на улицу, я вижу, как танк подкатывает к последнему дому, который еще не разрушен. Еще раз сообщаю жестами «Все чисто», и командир танка одаряет меня еще одной улыбкой, еще раз выставляет вверх большие пальцы, а потом танк стреляет, разнося второй этаж. Делает
Огромное механическое тело командира танка удовлетворенно рычит и с грохотом удаляется.
Ковбой бежит мне навстречу. Шлепает меня по руке. «Смотри! – Ковбой осторожно дотрагивается до правого уха. – Смотри! В его правом ухе – аккуратная круглая дырочка, а в верхней части левого -полукруглая царапина. „Видишь? Легкое Сердце! Пуля пробила каску сзади, прошла вокруг всей головы, потом вылетела и попала в руку...“ – Ковбой поднимает правое предплечье, которое уже успели перебинтовать. – Нет, ты видел этот танк? Круто работал, да? Что за прелесть».
Док Джей подбегает к Ковбою, грубо его хватает, силой усаживает. Ковбой сидит на расщепленном обрубке бревна, а тем временем Док Джей срывает обертку с перевязочного пакета и перематывает бинт вокруг окровавленной головы Ковбоя.
Мы с Алисой обходим дом, заходя к нему сзади.
Обнаруживаем там Стропилу, который стоит над снайпером, отхлебывая из бутылки «Кока-Колы». Стропила ухмыляется. Он говорит: «С Кокой дела идут лучше!» [32]
Подходит Зверодер, и Стропила говорит: «Посмотрите на нее! Посмотрите на нее!»
32
Things Go Better with Coke – строка из радиорекламы «Кока-Колы», крутившейся по радио во второй половине 60-х годов (три варианта записаны с участием музыкантов из британской группы Moodie Blues).
Мы обступаем снайпера. С огромными усилиями снайпер втягивает в себя воздух. Кишки вылезли через пулевые отверстия как цветными пластмассовыми трубками. Задняя часть бедра снайпера и правая ягодица оторваны. Она скрипит зубами и повизгивает, как собака, которую переехала машина.
Младший капрал Статтен подводит свою огневую группу к снайперу.
– Глянь-ка, – говорит младший капрал Статтен. – Девчонка. Ну и разворотило же ее!
– Посмотрите на нее! – говорит Стропила. Он расхаживает вокруг стонущего куска развороченного мяса. – Посмотрите на нее! Правда, я крут? Правда, я грозен? Я ли не душегуб? Я ли не сердцеед?
Алиса наклоняется, расстегивает полевой ремень снайпера и выдергивает его из-под ее тела. Снайпер слабо стонет. Обращается к нам по-французски. Алиса швыряет окровавленный ремень Стропиле.
Снайпер начинает молиться по-вьетнамски.
Стропила спрашивает: «Что она говорит?»
Я пожимаю плечами. «Какая разница?»
Зверодер сплевывает. «Скоро стемнеет. Потопали-ка
Я говорю: «А с гуком что?»
«Хрен с ней, – говорит Зверодер. – Пускай тут сгниет».
«Нельзя ее вот так оставлять» – говорю я.
Зверодер делает гигантский шаг ко мне, приближает свое лицо к моему.
– Слушай, мудак, Ковбой ранен. Ты только что друзей потерял, урод. Я руковожу этим отделением. Пока меня не разжаловали, я взводным сержантом был. И я говорю – оставляем этого гука на потеху крысам.
Стропила защелкивает на себе северовьетнамский ремень. У ремня тускло-серебристая пряжка со звездой, которая выгравирована посередине.
– Джокер – сержант.
Зверодера это приводит в удивление. Он глядит на Стропилу, потом на меня. Наконец произносит:
– Тут это не катит нихрена. Мы в поле, урод. Ты нихрена на хряк. Не тянешь ты на хряка. Хочешь со мной схлестнуться? А? Смахнемся?
Я говорю:
– Меня этим отделением командовать за миллион долларов не заставишь. Я просто говорю: нельзя этого гука вот так оставлять.
– А мне-то что? – говорит Зверодер. – Давай, мочи ее.
Я говорю:
– Нет, я не буду.
– Ну, тогда по коням. Выдвигаемся... Незамедлительно.
Я гляжу на снайпера. Она хныкает. Я пытаюсь прикинуть, чего бы сам желал, лежа вот так полумертвым, в страшных мучениях, окруженный врагами. Заглядываю ей в глаза в поисках ответа. Она видит меня. Она понимает, кто я: человек, который положит конец ее жизни. Мы стали близки, мы повязаны кровью. Я начинаю поднимать «масленку», а она – молиться по-французски. Я дергаю за спусковой крючок. БАХ. Пуля входит снайперу в левый глаз и, выходя, отрывает затылочную часть головы.
Отделение застывает в молчании.
Потом Алиса фыркает, сверкает широкой улыбкой.
– А ты крутой чувак. И почему ты не хряк?
Ковбой с Доком Джеем появляются рядом со мной.
Ковбой говорит:
– Звер, я пригоден для дальнейшей службы. Благодарю за службу, Джокер. Ну, ты и крут.
Зверодер сплевывает. Делает шаг вперед, наклоняется, выхватывает мачете. Одним могучим ударом отрубает ей голову. Он хватает голову за длинные черные волосы и высоко ее поднимает. Смеется и говорит:
– Да упокоятся обрубки твои, сука. – снова ржет. Идет по кругу и тычет окровавленным шаром в наши лица. – Крут? Кто крут? Теперь кто крут, уроды?
Ковбой смотрит на Зверодера и вздыхает.
– Джокер крут, Звер. А ты... Ты просто зверюга.
Зверодер замолкает, сплевывает, швыряет голову в канаву.
Ковбой говорит:
– Выдвигаемся. Дело сделано.
Зверодер поднимает свой пулемет M-60, укладывает его поперек на плечи, вразвалку подходит ко мне. Улыбается.
– Слышь, а Недолет так и не увидел той гранаты, которой его грохнуло, жиденка этого.
Зверодер отцепляет гранату от бронежилета и толкает меня ею в грудь – изо всей силы. Звер озирается по сторонам, потом снова мне улыбается.