Старое пианино
Шрифт:
— Я за! — поддержал Василий. — В крайнем случае, пальну из ружья пару раз для острастки.
— Эй, парни, а ну назад! — прикрикнул Михалыч. — Одних я вас не пущу, и Леонида Ефимыча оставить нельзя. Прикажете мне разорваться?
Молодые люди остались глухи к доводам Силы Михалыча. Их неудержимо влекло в сад, образ Лизы мерещился вдалеке призрачной порхающей тенью.
— Да что уж там, я с вами пойду, — с кряхтением поднялся Веренский. — Правда, с Лизонькой я уже сегодня встречался… — он морщась потер бок, — … но лишний раз увидеть ее не откажусь. Бедное дитя — она не ведает, что творит.
— Ох, не советовал бы я вам, Леонид Ефимыч! —
Мужчины прошли сквозь пустынные комнаты второго этажа, здесь было тихо, разгулявшиеся ночные гости переместились в парковую зону.
Однако в саду тоже никого не оказалось, огоньки впереди мелькали уже за пределами усадьбы. Разудалая компания, натешившись в парке, теперь углубилась в лес. Судя по скоплению скачущих среди деревьев огней, шествие двигалось к реке.
Михалыч призвал своих спутников вести себя как можно тише и держаться на приличном расстоянии от преследуемых.
— Все равно догоним, дальше реки они не пойдут, — пояснил он.
Василий уверенно шагал впереди по исхоженным тропинкам; в просветах между лиловыми стволами уже серебрилась лента реки. Луна стояла высоко, гляделась в реку ясным круглым лицом, поэтому фонарь не включали — так было безопаснее.
Путники приблизились к реке и затаились в зарослях у самого берега.
То, что они увидели, было похоже на постановку сказочного фильма. Прекрасные девушки танцевали или сидели на траве, другие плескались в реке. Все они были обнажены по пояс, лишь на бедрах непрочно держались прозрачные накидки; у каждой на голове красовался венок из крупных белых цветов, с шеи свисало такое же благоуханное ожерелье. Казалось, множество лесных нимф веселилось под светом луны. В них была бездна грации, утонченности, все были красавицами, как на подбор. В воде они чувствовали себя русалками, свободно резвились, брызгались, смеялись.
Те, что были на суше, держали в руках веточки, которые загадочным образом светились — фосфоресцировали бирюзовым светом. Девушки напевали хором и качали ветками из стороны в сторону в такт песне, обеспечивая аккомпанемент танцующим.
— Шутник ты, Михалыч, — просипел Ярик. — Если это ведьмы, то я согласен, чтобы они съели меня с потрохами.
— Не зарекайся, Ярослав, именно это с тобой и сделают милые пташки, стоит нам зазеваться.
— А где Лиза? Я не вижу ее, — беспокоился Василий.
Максима волновал тот же вопрос, но при Васе он воздерживался проявлять излишний интерес. Мало того, что обманул отца — еще и жениха!
Он незаметно отделился от товарищей, увлеченных созерцанием девичьих прелестей, и пробрался в сторону вдоль прибрежной поросли, чтобы поискать Лизу самостоятельно. Красавицы между тем стали водить хоровод — изящно, пристойно, как деревенские девушки в старину, только, в отличие от них были практически раздеты. Они пели о любви нежными голосами, мечтательно смотрели вдаль, словно призывая возлюбленных.
Максим был уверен, что Лиза плавает в реке, оттуда неслись всплески, звенел смех мелодичными бубенцами. Максим совершил рискованную перебежку к воде и спрятался за прибрежным кустом.
Он пытался высмотреть Лизу в темной воде, услышал шорох и обернулся. Она стояла перед ним, совершенно нагая, с развивающимися волосами, в них белели цветы, источающие сладкий дурманящий аромат, глаза ее сверкали в ночной мгле, в них горела неистовая страсть, обмануться было невозможно.
Максим воровато оглянулся, схватил ее за руку и потащил в чащу, подальше от отца, жениха и вездесущего Михалыча.
Друзья не сразу обнаружили отсутствие Максима. Сцена на берегу полностью захватила их внимание. Количество танцующих резко увеличилось. Из леса стали выбираться какие-то существа. Даже при скудном лунном освещении можно было разглядеть, насколько они безобразны. Они были серыми в ночи, лишь светились белки глаз. Одеждой им служило грязное рубище, волос у многих не наблюдалось вовсе, у остальных торчали клочьями. Фигуры у них были скрюченные, но в узловатых туловищах ощущалась звериная мощь. Ходили они, переваливаясь с ноги на ногу, тем не менее, приблизившись к девушкам, пустились в пляс. Новые танцоры принялись выделывать карикатурные, неуклюжие коленца, притоптывая кривыми лапами под аплодисменты танцовщиц.
Один прошел совсем близко от убежища непрошеных зрителей и остановился, как будто почуял что-то. Он стал принюхиваться и повернул шишковатую голову в сторону затаившихся мужчин. Лицо его поистине ужасало, если можно назвать лицом столь отталкивающую морду: грубая мертвенная кожа, словно изрытая оспой; сплюснутый, с вывернутыми ноздрями нос больше напоминал рыло, из безгубого рта торчали клыки, один глаз заволокло бельмом, другой горел злобой. Жилистые руки с длинными когтями свисали до земли. Ступни заросли шерстью, из нее торчали когтистые пальцы ног.
Василий непроизвольно впился ногтями в плечо Ярика, тот был потрясен не меньше: страшилище смотрело им прямо в глаза. Его нос по-свинячьи двигался, втягивая воздух. Василий стал медленно стаскивать ремень винтовки с плеча.
Но тут женский голос окликнул серого гостя. Урод мерзко осклабился и заковылял к девушкам.
— Мама дорогая! — прошептал Ярик. — Я сплю или уже впал в маразм?
— Ты в здравом уме, Ярослав, — сказал Михалыч. — Во всяком случае, я на это рассчитываю.
На поляне в это время начался, по-видимому, второй акт ночных игрищ. Акт — в полном смысле слова, так как девушки скинули с себя последние покровы и бросились в объятия отвратительных существ, заполонивших берег. Мужчины, сидя в укрытии, стали свидетелями массового разнузданного совокупления; партнеры при этом не оставались друг с другом надолго — все было стихийно, беспорядочно, дико. Разгул невообразимого распутства сопровождался животным рычанием, сладострастными криками, стонами. Бесстыдство участников превосходило возможности самой извращенной фантазии. Сплошная движущаяся масса копошилась на берегу, казалось, земля шевелится, вздымается и опадает в пароксизме страсти, в этом месиве выделялись белые женские тела, мелькали изящные ножки, серые спины вдруг отсвечивали под луной, будто морские гады, всплывающие из пучины.
Оргия набирала силу, принимала садистский характер: монстры впивались клыками в нежную плоть красавиц, полосовали когтями, затем с довольным урчанием, громко чавкая, слизывали кровь. Женщины при этом извивались, стонали от наслаждения, не забывая в свою очередь терзать безобразных любовников.
Веренский задрожал и в который раз разрыдался. Мужчины, испугавшись, что он выдаст всю компанию своими всхлипываниями, схватили старика и поволокли в лес подальше от реки.
— Что с вами, Леонид Ефимыч? — осведомился Михалыч. — Я ведь вас предупреждал — зрелище не из приятных.