Старость аксолотля
Шрифт:
Ибо, собственно, – почему бы и нет?
– Садись сюда.
Он установил нейрософт, откалибровал InSoul3, еще раз поправил считыватель мозговой коры на голове человека, после чего нажал ENTER, и понеслось.
100К ПостАпо
С утра над розовой саванной тяготеет звериное Дыхание Камня. Повсюду царит ленивая гиппопотамья медлительность. Гжесь покидает деревню, минует тянущиеся до бывшего Марсабита [111] Поля Изобилия, переходит через мост над искусственным притоком озера Парадайз, спускаясь к лениво развалившимся сфинксам и бронтозаврам – и у него тут же возникает желание снова улечься в койку рядом со своими правнуками и правнучками, рядом с их пустыми и холодными оболочками.
111
Город в северной Кении, расположенный на погасшем вулкане (горе Марсабит), возвышающемся на километр над окрестной пустыней. Также название национального парка в Кении.
– Вернешься вернешься вернешься, – поет вслед ему земля, вода и небо. Среди облаков на него смотрит лицо госпожи Спиро.
Гжесь в ответ пакуется в своего игуарте вместе с архивами и эмотирует выразительное «ХАРД ТВОЮ МАТЕРНИЦУ». Он уже целый век не опускался ниже пятнадцати процентов сна, и деревья кланяются перед его фрейдизмами.
Дыхание Камня держит всю матерницу от руин города на севере до фергюсоновского скансена Караре [112] на юго-западе. Гжесь бродит в излучине реки, чешет за ушами сфинксов и мишек-гамми, переходит дамбу и машинально обрызгивает водой из искусственного водохранилища играющих в жемчужных лучах солнца замковцев.
112
Холм к юго-западу от Марсабита; изначальная резиденция Фергюсона и место начала Первого Рая.
Их тельца, по-эльфийски слабые и бледные, вызывают у Гжеся неожиданное чувство вины. Снова, думает он, снова я запорол Сотворение Мира. Райские замковцы бесплодны, в их организмах не хватило места для репродуктивной системы. Слишком хрупкие и эфирные, они размножаются исключительно трансформацией, посредством промежуточных, айэсовых форм. (Личиночной стадии.)
– Иди сюда, поставишь нам гадание!
– Я не разбираюсь в гаданиях.
– Ха, не обманывай!
У игуарте Гжеся, «Аль-асра» [113] , творения арабских гномиков из кочевых роев «Трэш-металла» [114] , лицевая маска из метаматериала [115] , и Гжесь держит целый отдельный канал эмотов для икон старой мимики – смеха, грусти, удивления, меланхолии. И теперь в ответ на упрямые попытки замковцев его соблазнить – ну иди же, иди, все равно придешь, иди к нам, иди! – он вздыхает своим мехом, и его маска застывает в грубом эмоте похожего на крик вздоха.
113
103-я сура Корана: «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного! Клянусь предвечерним временем, что люди несут убытки! Кроме тех, которые уверовали, совершали праведные деяния, заповедали друг другу истину и заповедали друг другу терпение!» (??????????? / ????? ??????????? ????? ?????? / ?????? ????????? ?????????? ??????????? ????????????? ????????????? ?????????? ????????????? ???????????) «Аль-аср» означает также «вечерняя пора», «течение времени», «эпоха».
114
Популярный среди трансформеров взгляд, подчеркивающий служебную роль неорганической жизни по отношению к органической («Мы – отбросы эволюции, на нашем навозе вырастут новые биологии»).
115
Материал, свойства которого зависят от его структуры в масштабе больше частицы; обладает свойствами, отсутствующими в природе. Примером является метаматериал, позволяющий преломлять и отражать направление видимого света произвольным запланированным конструкторами образом, получая, к примеру, эффект невидимости покрытого им предмета. Подобным же образом можно манипулировать, например, акустическими волнами.
Госпожа Спиро гладит его пальцами из золотых лучей по напоминающей обсидиановое яйцо голове.
– Какое прекрасное отчаяние! Какой чудесный гнев!
Гжесь садится, а потом ложится на спину в розовой траве у берега. Что видит из безопасного зенита госпожа Спиро: отполированные, как фарфор, ярко-красные члены металлической скульптуры, человекоподобной модели, будто с эскиза Леонардо да Винчи, с выгравированной на грудной пластине цитатой из Корана, и все это увенчано похожей на замерзшую каплю ртути башкой, без глаз, ушей, носа, рта. Пока маска не эмотирует конкретную эмоцию лица, это вообще не лицо.
А Гжесь ничего не эмотирует; он упал и лежит без движения в той долине между эмотами. Он хотел бы войти в вектор замковцев (Фигли-Мигли или Каприз Треугольников), но Дыхание Камня слишком тяжкое, оно облепляет его и вжимает в землю лапой пожравшего мир великана.
Гжесь протягивает руку к голубому небу, жаркая лазурь ласкает плавные изгибы цвета киновари. «Аль-аср» – поскольку небо Медины на закате солнца имеет именно такой цвет, а мусульманские копии древних ботанов Америки относятся к своему призванию столь же серьезно.
В прицеле из большого и указательного пальцев Гжеся пасутся в волосах госпожи Спиро косяки алебастровых аксолотлей.
– Почему ты убегаешь, любимый?
– Мне нужно подумать. Самому по себе. Одному. Без вас, вне вас.
– Сам по себе, ох, но ты же потеряешься один, сам по себе, сам сам сам сам…
Сжатый кулак заслоняет ее и солнце; голос матерницы стихает и гаснет, смолкают камни, стебли и насекомые.
Замковцы на берегу лепят из грязи и травы шишковатого четверорукого человечка, матерница тут же придает ему вектор и ведет вприпрыжку по камешкам и веткам. Человечек добирается до Гжеся и заползает ему по бедру на грудь, где свивает гнездо из тростника и совершает ритуалы гадания. Гжесь смотрит на них со снисходительностью Атланта, поглядывающего сквозь ресницы на интимные танцы метеоров и гулянки комет.
Они сгорели, сгорели все. Сегодня они были, завтра их уже не было. По ним прошлась та чертова сука, они забыли себя, как забывают услышанную на улице шутку или адрес бывшего знакомого – они сами выпустили себя из рук, выпустили и разбились. По лицу Гжеся, будто волны бушующего моря, прокатываются эмоты; человечек стоит на его плече и смотрит, заламывая все свои травяные ручонки. Они сгорели, Гжесевы дети-недети, семья-несемья, тени-призраки, человечество-чудачество. Остается только хард, твердый, холодный, неизменный.
Уродец испуганно убегает.
Прибегают замковцы с претензиями.
– Ты испортил нам гадания, мы тебя не любим, уходи, уходи!
– Вы сами хотели.
– Ты нас обманул!
С ними всегда так.
Гжесь накрылся одеялом розовой травы, ворочается на ложе из песка и глины (девятнадцать процентов сна). Татуированный Зодиаками и Меркаторами аксолотль выкапывается из-под земли, будто крот, и чмокает «Аль-аср» в красное яйцо черепа. Земля накрывает и Гжеся, Гжесь проваливается под землю; придавленный, он перестает ощущать ее вес, и вдруг оказывается в этой тесной темноте по-настоящему невесомым, оказывается напротив живых Зодиаков и Меркаторов. Он вращается вдоль оси своего меха, и вокруг него густым потоком плывут звезды.
Планета, пересеченная на одну треть меридианом тени, на две трети светится успокаивающей голубизной.
– В Калифорнии я показал бы тебе все орбиты.
– От Калифорнии у меня голова болит.
Они прогуливались на магнитных ступнях вдоль решетчатого скелета космического поселения. Оба в «Хорусах I» [116] , легких скелетоподобных роботах, приспособленных для открытого космоса; им не требовались никакие страховки и привязи. Не требовался и кислород или постоянное питание – при необходимости «Хорусы» разворачивали свои солнечные батареи, словно крылья черных ангелов. Они обошлись бы также без лазера связи, нацеленного на Землю, на станции имелись свои серверы и быстрые процы из новейшей кузницы гномиков. А на подходе были уже «Хорусы II», полные игуарте.
116
Роботы, предназначенные для работ на орбите, в невесомости, напоминающие дизайном иконографию египетского бога Хоруса (Гора).
Ибо орбитальные станции трансформеров в основном состояли исключительно из решеток, закрепленных на них машин и антенн. То были своего рода собранные из полуфабрикатов плоты, дрейфовавшие подобно медузам над огромным глобусом Земли. Все менее человекоподобные мехи перемещались по ним, словно обезьяны по спутанным кронам деревьев. Значительно легче строить орбитальные сооружения, когда не нужно проектировать их как герметичные банки с теплым воздухом для белковых мягкотелых.
Но именно это теперь предлагал SoulEater843.17.8.