Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни
Шрифт:
Пока Калинин отсутствовал, обстановка в зале накалилась. Уже не речи раздавались с трибуны, а брань неслась в адрес большевиков.
— Сколько лжи, сколько клеветы в наш адрес! — возмутился Мануильский. — Надо ответить! Как вы, Михаил Иванович? Вы ведь не только гласный думы, но и председатель районной управы, ваш голос особенно веский.
— Облить бы крикунов холодной водой, — поддержал сосед слева. — Только ведь не позволят говорить.
— Как это "не позволят"? — улыбнулся Михаил Иванович. — У всех одинаковые права!
Записка с требованием предоставить слово пошла по рядам. Вскоре председатель объявил неохотно:
— Выступить хочет представитель большевиков
Тут уж началось настоящее безобразие. Крики, свист взорвали зал.
Не обращая на это внимания, Михаил Иванович быстро прошел по проходу. Остановился возле трибуны, прищурясь, смотрел на беснующихся делегатов. Кто-то сумел перекричать даже такой шум, тонкий голос вонзился в уши:
— Предлагаю прекратить прения! Прекратить!
Председатель явно обрадовался этому предложению.
С издевочкой глянул на Калинина.
— Будем голосовать! Граждане, кто за то, чтобы прекратить прения?
Конечно, подавляющее большинство.
— Принято! — объявил председатель и, повернувшись к Калинину, произнес с ядовитой вежливостью: — Можете не утруждать себя и не волноваться.
— Я и не волнуюсь. Нисколько, — "успокоил" его Михаил Иванович Калинин. Вступил на трибуну, утвердился на ней, произнес: — Здесь говорили все, кроме большевиков. Теперь мы хотим ответить на ваши выпады, изложить свое мнение.
Снова невообразимый шум потряс зал. Кто-то начал хлопать ладонью по портфелю, за нам последовали другие. Председатель даже не пытался навести порядок. Сам ногою притопывал.
Калинин снял очки, принялся протирать стекла, всем своим видом показывая, что спешить ему некуда, с трибуны он не уйдет: проверим, дескать, у кого крепче нервы. При всех условиях время сейчас работает на большевиков. Каждая выигранная здесь минута — это помощь тем, кто находится на Дворцовой площади.
Шум и гам начали постепенно стихать. Утомились депутаты. Но тут в середине зала запели:
День пройдет, настанет вечер, А за ним наступит ночь.Думцы подхватили:
Ночь пройдет, настанет утро, А за ним наступит день.И пошло раз за разом:
День пройдет, настанет вечер, А за ним наступит ночь…Михаилу Ивановичу даже весело стало. Взрослые люди, мнят себя политическими деятелями, а до чего докатились. Комедия, и только! Обычно певец со сцены исполняет для всего зала, а он удостоился чести: весь зал, десятки думцев поют для него. Придется поблагодарить, когда кончат. Только конца-то не видно. Одним депутатам надоедало, они отдыхали, но слова подхватывали другие. Ну что же, ждать так ждать: Михаил Иванович устроился поудобней, опершись локтями о край трибуны.
Рядом вдруг появился Шрейдер. Он был очень возбужден. Зал сразу смолк. Шрейдер жестом потребовал освободить трибуну, но Михаил Иванович не двинулся с места. Несколько секунд городской голова сверлил Калинина яростным взглядом, потом обратился к залу:
— Граждане гласные! У меня чрезвычайное сообщение. Правительству дано второе предупреждение. Скоро будет открыта стрельба. Криками мы ничего не добьемся. Давайте принимать меры. Предлагайте кандидатуры, кому идти к Зимнему дворцу, кому в Смольный, кому на "Аврору".
Думцы называли фамилии, голосовали, а Михаил Иванович стоял на трибуне и ждал. Наконец все делегации были сформированы. Шрейдер
— Меня страшно удивило возмущение целого ряда гласных тем, что правительство свергается физической силой, силой штыков… Я не знаю, — развел он руками, — покажите мне хоть какой-нибудь пример в истории, когда бы правительство не свергалось силой. Все правительства всегда так свергаются. Мы свою тактику и раньше не скрывали перед народом. Мы всегда призывали народ следовать ей и говорили: власть, враждебную народу, можно свергнуть только вооруженным восстанием. И вот когда пришло время, когда это восстание стало нужным, нелогично было бы, чтобы наша партия отказывалась от этого восстания…
Михаил Иванович сделал большую паузу, пристально оглядел затихший во враждебном внимании зал. Будто выискивал желающих возразить ему. И, не найдя, продолжал:
— Правительство Временное было создано самочинным образом. И поэтому говорить о свержении его как о чем-то недемократическом — смешно. Когда исполнительный орган, призванный служить народу, не выполняет волн демократии, она имеет полное моральное право свергнуть этот исполнительный орган… Никто не может обвинять демократию в отсутствии великодушия. Рабочий класс и крестьянский класс никогда не расправлялись с буржуазией так, как буржуазия с ними. Ведь демократия сейчас не пролила еще ни одной капли крови, она спокойно взяла власть, и в этот момент вы авансом обвиняете эту демократию в вандализме. Кроме позора, ничего другого после этих обвинений на вас лечь не может!
В полной тишине Михаил Иванович оставил трибуну, прошел на свое место. Простота и ясность слов Калинина, его непреклонная убежденность произвели впечатление на многих гласных. Председатель был в замешательство. Потоптался возле трибуны, неуверенно обратился к залу:
— Кто еще просит слова?
Взметнулись руки. Вскочили несколько кадетов и эсеров. В этот момент со стороны Невы донесся гулкий удар. Звякнули стекла. Все замерли. Михаил Иванович понял — это дала залп "Аврора"! Значит, началось!
Кто-то побежал звонить по телефону. Вернувшись, объявил: ничего не удалось выяснить.
Как ни тягостно было оставаться в неведении, Михаил Иванович не имел права покинуть свой пост. Дождался, пока вернулись все депутации, посланные думой. Их постигла полная неудача. Солдаты и красногвардейцы, окружавшие Зимний, не стали слушать агитаторов, а на "Аврору" думцев вообще не пустили: матросы посоветовали им катиться куда подальше.
Городской голова, тоже не добившийся никакого успеха, возвратившись в думу, тотчас внес новое предложение. Всем гласным немедленно идти на Дворцовую площадь, в Зимний дворец, и там, действуя по обстоятельствам, защитить, спасти членов Временного правительства или "умереть вместе с ними". Такой поворот событий не вызвал особого энтузиазма. Одно дело — произносить речи в теплом и светлом зале, а другое — отправляться в промозглую осеннюю ночь, где творится неизвестно что, где стреляют. Мануильский призывал гласных отказаться от этой затеи. Однако решение было принято: большинство думцев и часть публики, оказавшейся в думе, натянув пальто и калоши, развернув зонтики, вышли на улицу. Взяли мешки с хлебом и колбасой для осажденного правительства. Шрейдер отдавал команды. Пожилые люди, не изведавшие военной службы, неумело выстраивались в колонну. Была уже поздняя ночь. Появившийся откуда-то министр Прокопович возглавил шествие.