Старовер
Шрифт:
– Так это и есть прадед, Алексей Вишневский, с женой, прабабкой моей Кристиной Хлюстовской. Их в день свадьбы сфотографировали. Мой бывший учитель рассказывал, что фотограф, его предок, бежал от красных из Омска. Да так и остался в Венгерово.
Старовер долго стоял подле фотографии.
– Столько лет прошло, а Кристина, как живая… А я такой молодой… – тихо сказал он.
Молодые многозначительно переглянулись.
– А я на эту фотку и внимания не обращал… – шепнул Владимир на ухо своей возлюбленной. Опять он за своё – мнит себя белым офицером…
Кристина
– …Ну, куда ты?.. – сквозь сон буркнул Владимир.
– В туалет… – ответила девушка.
Она босиком дошла до террасы и заглянула внутрь – Старовер мирно посапывал во сне.
Кристина вернулась и юркнула под одеяло к возлюбленному. Тот повозился, обнял её и смачно всхрапнул.
Однако девушка заснуть не могла: ей не давали покоя мысли о найдёныше. Она была почти что уверена: Старовер, или как он себя называл Алексей Вишневский, – действительно её родственник. И это не давало Кристине покоя…
Павел Назарович Бобровский стал частым гостем в доме Кристины. Девушка относилась к нему уважительно, всё-таки бывший учитель. Бобровский вёл речи о гражданской войне, Сибирской директории, адмирале Колчаке, его окружении и, разумеется, таинственном обозе. Много говорил о Белом движении, эмиграции офицеров царской армии.
Старовер внимательно слушал речи бывшего учителя, кивал. При упоминании обоза глаза его становились настороженными, он умолкал и замыкался в себе. Бобровский сразу понял: что-то Старовер знает о золоте и не ровен час имеет кое-какие документы или дневники времён гражданской войны.
Не раз бывший учитель думал: как бы ему подобрать ключик к найдёнышу, чтобы тот открылся и поведал ему все тайны своего пращура Вишневского. К тому же Кристина выказывала беспокойство: Старовер с того ни с сего начал резко седеть, а потом и вовсе побелел, как лунь. Явление это Бобровский объяснить не мог. Однако Владимир решил: виной тому прошлое найдёныша, неспокойно у того на душе, вот и мучается. В какой-то момент он подумал: а, может, была права вездесущая бабка Поля и руки найдёныша обагрены кровью? К середине сентября Владимир окончательно убедился: Старовер никого не убивал и в розыске не состоит. Участковый, наконец, успокоился.
Однажды тёплым сентябрьским вечером Бобровский направился к Кристине. Девушка готовила ужин, Старовер хозяйничал на дворе. Бывший учитель отворил калитку, вошёл во двор – найдёныш занимался починкой сломанной скамейки.
– День добрый.
Старовер, не оборачиваясь, что-то буркнул в ответ, не отрываясь от своего занятия. Бобровский присел на ступеньки крыльца.
– Бабье лето, последние тёплые деньки… С октября уже приморозит…
Старовер молчал, не намереваясь поддерживать разговор. Наконец Бобровский не выдержал.
– Почти месяц тебя знаю – всё молчишь, только слушаешь, что кругом говорят, присматриваешься, будто для себя хочешь чего-то уяснить.
Старовер оторвался от своего занятия, резко выпрямился и с молотком в руках приблизился к Бобровскому.
– Всё, что мне нужно я уже уяснил: как народ живёт вокруг в нищете, едва концы с концами сводит. Как большевики, христопродавцы, Россию угробили. Как вы Кристину подбиваете покинуть Спасское, в Москву отправиться. А для этого деньги нужны немалые…
Бобровский нервно сморгнул.
– Кристина – девка видная. Что ей в нашей глуши делать?
Старовер схватил Бобровского за грудки, резко поднял с крыльца и сверху вниз заглянул бывшему учителю в глаза. Тот издал протяжный стон.
– Не бойся, – спокойно сказал Старовер, – не трону. А Кристину оставь в покое. И золото колчаковское не ищи, нет его. Всё это вымысел, в обозе документы были, оружие, провиант.
Бобровский чуть не задохнулся от волнения.
– Документы… Вот бы мне их для музея заполучить…
Старовер ослабил хватку и отпустил бывшего учителя.
– Документы сожгли. Вишневский распорядился…
Бобровский недоверчиво вперился взором в найдёныша.
– Вот, значит, как заговорил! Стало быть, помешательство прошло! Память вернулась! А звать-то тебя как?
– Алексей Дмитриевич Вишневский.
Бобровский тяжело вздохнул и махнул рукой.
– Эх… А я-то думал… Опять двадцать пять… – разочарованно произнёс он.
Бывший учитель потоптался во дворе, а затем, не солоно хлебавши, ушёл. Старовер поводил его долгим тяжёлым взором.
Ноябрь-декабрь 1919 года. Эвакуация
Красные яростно рвались к Тобольску. Положение на фронте менялось каждый день. Сводки, поступавшие в Ставку Верховного правителя, утром говорили одно, а вечером совершенно другое.
Колчак нервничал, нещадно критиковал пожилого Дитерихса, невзирая на его огромный боевой опыт. Не следует забывать, что генерал доблестно проявил себя в Первой мировой. Именно Дитерихс и генерал Брусилов разработали всем известный Брусиловкий прорыв. И если бы не традиционное головотяпство наших верхних штабных чинов, то прорыв сей изменил бы ход войны. И Россия не впала бы во мрак, большевики не пришли к власти, не началась бы кровопролитная братоубийственная война.
Наконец Колчак приказал сделать нажим на красных. Для этого в Директории мобилизовали все имеющиеся резервы. К тому же генерал Каппель и его корпус был переброшен к Тобольску. Корпус подошёл к реке Тобол, однако, не имея подкреплений, остановился.
Среди офицеров корпуса царило недоумение. Никто не мог понять: что происходит? Каппель, попавший под командование Дитерихса был связан по рукам и ногам. И никаких самостоятельных действий принимать не мог.
Во временном штабе состоялось совещание. Генерал Каппель высказался за прорыв в том месте, где красные его ждут наименьше всего. Однако острожный Дитерихс отклонил его предложение, считая (подобно Кутузову?!), что силы надобно беречь, ибо Омск и так уже остался без резервов. Наконец было решено корпус Каппеля в качестве резерва перебросить назад в Омск.