Старшая сестра
Шрифт:
– Почему-то ко мне – всегда потом! А сначала – всегда к кому-нибудь другому! – недовольно сказала Тамара.
Шура с упрёком посмотрела на неё:
– Тамара, но ведь там же маленькие дети! Сиротки! Как же им одним на Новый год?..
Тамара пожала плечом.
– Ну, пусть тогда твоя мама придёт к моей маме! – потребовала она.
Шура смутилась. А разве она распоряжается своей мамой?
И она ответила как могла мягче:
– Я попрошу маму. Я скажу ей. Если она сможет, то, наверно, придёт. Но я же не знаю…
Тамара замолчала и нахмурилась. Она поняла, что Екатерина
НЕУДАЧА ЕЛЕНЫ ПЕТРОВНЫ
Директор школы Марья Васильевна просматривала списки успеваемости. Услышав лёгкий стук в дверь, она сдвинула очки на лоб:
– Войдите.
Вошла Елена Петровна. Усталые, с припухшими веками глаза Марьи Васильевны приветливо засветились, сразу украсив её немолодое, давно утратившее свежесть лицо.
– Вы расстроены? – сказала она, жестом предлагая Елена Петровне сесть.
– Я пришла посоветоваться с вами, – ответила Елена Петровна садясь.
Марья Васильевна молча ждала, всё так же приветливо глядя на Елену Петровну, на её опущенные большие ресницы, на морщинку меж тёмных красивых бровей.
– Мне трудно, – сказала Елена Петровна, и морщинка стала ещё резче, – со мной не считаются. А как заставить считаться – не знаю.
– А что же случилось, друг мой? Что вас встревожило? Ваш шестой класс… – Марья Васильевна перелистала несколько страниц, лежащих на столе. – Ну, что же? Ваш шестой по успеваемости на одном из первых мест. Даже Белокурова подтянулась – последний раз по математике у неё пятёрка…
– Это случайная пятёрка, – хмуро возразила Елена Петровна. – И я знаю, откуда она взялась. А посмотрите, что у неё по другим предметам.
– Да-а… Какие скачки! Одно время совсем было выровнялась, а потом опять – вниз, вниз…
– Выровнялась, когда с ней занималась Стрешнева Зина. А как стала самостоятельно заниматься – так и пошла вниз.
– Может, кто-нибудь другой из девочек помог бы ей?
– А почему ей всё время должен кто-то помогать? – горячась, возразила Елена Петровна. – Почему это? Что она – убогая, больная? Или у неё дома заниматься негде? Она в лучших условиях, чем любая девочка в классе, и почему-то другие без конца должны ей помогать, тащить её, тратить на неё и силы и время… Разве у других девочек больше сил и времени, чем у неё? Это неправильно – нянчиться с лентяями!
Марья Васильевна спокойно ждала, пока Елена Петровна выскажется. И, встретив её ясный взгляд, Елена Петровна сказала:
– Ну, вот видите… У меня совсем нет терпения.
– Насчёт того, что мы иногда напрасно нянчимся с лентяями, вы правы, – ответила Марья Васильевна.
– Это просто несправедливо по отношению к другим ученицам! – возмутилась Елена Петровна. – Разве им без этого мало дел?
– Дружок мой, я согласна с вами, – повторила Марья Васильевна, не повышая голоса, однако в этом спокойном тоне послышалась такая твёрдая и даже немного повелительная нотка, что Елена Петровна больше не решилась прервать Марью Васильевну. – Об этом я не раз думала сама, – продолжала Марья Васильевна, – и, если помните, не раз высказывала эту мысль на педсовете. Очень рада, что вы так горячо относитесь к делу. Но что же
– Вот я и подумала, – сказала Елена Петровна: – пусть Белокурова возьмётся за уроки как следует, без чужой помощи. Девочка, которая тащила её, как ленивого осла, больше не может… У неё слишком большое горе дома… Я говорю о Зине Стрешневой.
– Так что же вы решили?
– Я решила вызвать мать Белокуровой. Хотела поговорить с ней.
– Поговорили?
– Нет. Я послала с Тамарой записку, но мать не пришла.
– Бывает и это.
Елена Петровна встала и отошла к окну.
– Вот вы спокойно относитесь к этому, а я не могу! – сказала она. – Когда нашалят девочки, или напроказят, или ошибутся в чём-то, я все эти дела разбираю спокойно, уверяю вас. Но когда взрослый человек, мать ребёнка, который учится у меня, отказывается прийти на моё приглашение, я этого не понимаю! Ну ещё если бы ей было некогда, но ведь она же нигде не работает…
– Друг мой, – остановила её Марья Васильевна, – люди есть на свете всякие. И родители есть всякие. Иногда неизвестно, кто больше нуждается в наставлении: ребёнок или его мать. Ну, представьте, что вы врач, а она – больной…
– Больной! – Елена Петровна негодующе пожала плечами.
– Да, да, больной, – продолжала Марья Васильевна. – Ну не туберкулёзом, скажем, и не ангиной или ещё там чем, а болен этот человек зазнайством, или некультурностью своей, или, может быть, ленью… Вот и надо попробовать как-нибудь полечить этого больного.
Елена Петровна улыбнулась и снова села:
– Так, значит, надо мне самой к ней идти?
– Да, дружок, надо сходить. – Марья Васильевна подняла на неё глаза и согрела взглядом. – Обязательно надо сходить.
Елена Петровна снова вскочила.
– Вот это-то мне и обидно! – почти закричала она. – Ведь у меня уроки, у меня класс на попечении, и у меня ученические тетрадки, у меня подготовка к завтрашним урокам… У меня каждая свободная минута на счету, а я должна идти к ней, терять несколько часов! Почему это так?
– Это не всегда будет так, дружок, – тихо возразила Марья Васильевна. – Эта порода людей, которая не считается с другими, которая не умеет ценить чужой труд, – эта порода выведется, уйдёт. Ну, а пока… Сходите, непременно сходите. Посмотрите, что и как там у них дома. Тогда вам и с девочкой ладить будет гораздо легче…
Елена Петровна поглядела ей прямо в глаза:
– Марья Васильевна, скажите: как это вы умеете быть всегда сдержанной, всегда спокойной? Почему вы никогда не раздражаетесь, никогда ни на кого не кричите? Откройте мне этот секрет!
Марья Васильевна усмехнулась:
– Да что вы, дружок мой, помилуйте! Если учительница на кого-то кричит, это уже не учительница. А я ведь работаю почти тридцать лет.
– Но какой же силой вы так держитесь?
– Стараюсь, дружок. Силой воли. А ведь по существу-то и я не ангел. Да не только не ангел, а самый обыкновенный человек, с нервами, со слабостями, – засмеялась она. – Такая же, как все. Да ещё, может, и похуже многих.
Елена Петровна протестующе покачала головой:
– Вы лучше многих, Марья Васильевна! – и вздохнула. – Если бы и мне так научиться!