Старшеклассник без клана. Апелляция кибер аутсайдера
Шрифт:
— Она что, общалась голосом?
— Нет. Через это приложение, когда шевелятся только губы, а звука нет. Но можно же по мимике и артикуляции что-то предположить. Было бы. Поэтому я задумался о своём.
— Сколько времени длился этот разговор?
— Объективно до десятка секунд. Но это может ни о чём не говорить: если мессенджер через школьный искусственный интеллект, там скорость обращения информации на порядок выше.
Они переглядываются. Тот, что на переднем сидении, бесшумно шевелит губами — тоже
— Ты можешь на уровне интуиции попытаться предположить, кто ей звонил?
— М-м-м, нет. Миру очень сдержанная: у неё по лицу вообще не различается, она злится или радуется. По крайней мере, девяносто девять процентов времени так. А тут ещё и разговор бесшумный, так что интуиция отдыхает.
— Ни боковым зрением, ни ещё как-то — ты не зафиксировал хоть каких-то деталей?
— У меня сильная близорукость. Очки разбиты с утра, весь день ходил как крот — наощупь. Я не то что боковым зрением детали, я в лоб дальше пары метров физически не в состоянии увидеть.
— А эти очки, что на тебе?
— Домашняя пара, для квартиры. — Трогаю пальцем треснувшее стекло. — Вы же не думаете, что я в таком виде в люди хожу? Это так, дома, по бедности. Куда мы направляемся?
Тот, что едет на переднем сидении, пару секунд беззвучно совещается с невидимым абонентом, после чего отвечает:
— Хидэоми-сан, отец Миру, сейчас бросил всё и занимается вопросом лично. Он вынужденно восстанавливает её сегодняшний день по секундам. Поскольку вы чуть ли не последние общались наедине, и немало, лечащий врач включил тебя в список тех, с кем нужно проконтактировать. Едем к ним домой, к специалисту.
— Можете сказать, что случилось? Или это великая тайна, а меня можно как вещь — туда-сюда отвезти?
Тип оборачивается вперёд и какое-то время смотрит перед собой на дорогу в лобовое стекло. Потом всё же изрекает:
— Здесь не решается, что именно и кому говорить. Мы только отвозим тебя туда. Все подробности — там.
Оставшуюся часть пути движемся молча.
Если бы не нервы по понятным причинам, домом одноклассницы я бы восхитился: дворец.
Ну, точнее, три этажа, очень солидный земельный участок вокруг, каждый этаж примерно четыреста квадратов (на глаз).
Однако я уже понял, что что-то случилось с Миру, потому материальные аспекты бытия отошли на десятый план.
— НЕ РАЗУВАЙСЯ! — невысокий мужчина за полтинник на первом этаже, видимо, и есть отец.
Судя по похожему лицу и повышенной тревожности.
Странно. Насколько я в курсе, японские дома тем и отличаются от всего мира, что разуваться надо у входа.
— Как скажете. — Коротко поклонившись подсмотренным у одноклассницы движением, прохожу внутрь. — Если ляпну что-нибудь не то, прошу заранее извинить. С кем имею честь и что происходит?
— Хамасаки Хидэоми,
— Зачем?
Я бы мог ему сказать, что если кого-то просишь или напрягаешь — хорошо бы соблюдать приличия хотя бы внешне. Потому что его интонации и мимика с этими самыми приличиями никак не вяжутся: погружен в себя, словесные конструкции правильные, но ощущает себя барином, выдерживающим вежливость перед холопом. Снисходительность так и лезет изо всех щелей.
И ведь не сыграешь такое, всё естественное и неподдельное.
После моего вопроса он выныривает из своих архиважных размышлений и недовольно впивается в меня взглядом:
— Я отвечу, но это должно остаться здесь.
— Разумеется. Вам нет нужды напоминать мне о простой человеческой порядочности: я тоже оперирую этой категорией.
Он буквально вскидывается.
Ну а как ты хотел. Мужик, я тоже человек. К сожалению, в этом мире, ещё и благодаря "репутации" Вити Седькова, восстанавливать границы личности придётся очень долго.
— Нейро вирус.
— Энцефалит?! — просто не знаю других болячек, кроме этой, которые бы тоже распространялись периневрально.
Единственное — кажется, у энцефалита всё-таки счёт не на секунды.
Он откровенно удивляется и смотрит на меня уже как-то иначе:
— Нет, вирус не биологический.
— А какой ещё бывает у человека?!
Ну да, я сейчас всё равно что инопланетянин. Это даже и не фигура речи, если владеть моим вопросом до конца.
— Программный. — Папаша что-то лихорадочно про себя прикидывает.
Или у него работают какие-то расширения?! А-а-а, точно. У них такие лица, когда включается этот протез для мозга в разных интересных режимах.
Мой подростковый организм сейчас раздирают противоречивые желания.
Во-первых, хочется начать мгновенно восстанавливать статус-кво и объяснить ему с помощью ошейника в кармане, что так на беседу не зовут. Ещё и с такой недовольной рожей, как у него: как будто я взял у Хамасаки взаймы в прошлом веке, а вернуть обещаю в следующем.
Во-вторых, судя по некоторым нюансам, происходит что-то действительно серьёзное. На папашу мне поровну, но Миру…
Если меня привезли сюда, значит, зачем-то это нужно: вряд ли обитателям местного олимпа интересно лично упирать незаметного мелкого таракана, а именно так на меня сейчас и смотрят.
На заднем плане мелькает мысль: с учётом крепкого персонала мужского пола на территории, мой собачий ошейник в кармане — вовсе не аргумент в дискуссии, даже уже на минутном отрезке времени.
Одновременно с этой идеей из-за духа противоречия тут же рождается вторая, противоположная: зато терять мне всё равно нечего. Хоть зажгу напоследок.