Старшина Империи. Часть вторая
Шрифт:
Сначала боль была привычной, потом, в какой-то момент, она перешагнула уже знакомый мне порог и стала сильнее. Казалось, что мне присыпают раны солью, но я терпел. Я ещё мог вернуть всё обратно, но это было бы неправильно. Надо было оторвать ауру до конца, полностью, а не частично, как на тренировках. Никаких следов моего пребывания здесь не должно было остаться. Боль всё нарастала, становилась сильнее. Все тело зудело, ломило, но я не шевелился, держался на одной только силе воли, да мыслях о Лире. Аррр, как же больно! Главное, вытерпеть первое время, потом, когда я впитаю в себя достаточное количество ауры окружающего мира, станет легче.
И вдруг стало легче. У меня разом отнялось всё тело, я прекратил чувствовать руки, ноги, абсолютно всё, и боль ушла, а вместо неё я почувствовал прохладный ветерок, как шелестит травка, как меня омывает ледяная вода из ручья. Я холм! Нет, я червячок, который ползет в земле, пережёвывая её. Вкусно! Или я жук, который заполз в норку. А потом, у меня ушло даже понимание кто я, мыслей не осталось, только покой и равнодушие ко всему. Кто-то ползёт по мне, маленький, легкий, а вот, кто-то тяжёлый наступил на меня, и быстро пробежал мне на макушку. Он тяжелый, с него капает вода, но мне всё равно, я тут лежу, и всё. Тяжёлый ушел, а по мне ползет муравьишка, большой какой, закрывает собой всю нору, из-за него я ничего не вижу, только чувствую. Где-то рядом что-то трясётся, чувствуются удары по земле. Муравей уползает, и я вижу, как что-то бегает впереди, что оно делает? Хлещет что-то красное. Красное? Что такое красное? Откуда я знаю. Засыпать, меня нет, и я везде, я умер…. Что? Какая Лира? Лира?!
Озарение, как ураган, вымело из головы все посторонние мысли. Я Ростислав, а там идёт бой, и мне надо помочь своим. Где-то на заднем плане плещется мысль, что я холм, муравей, рыбка, но я знаю главное, только пошевелиться не могу, тела не чувствую. Зато я вижу в прицел, как по берегу носятся фигуры, и пытаются защититься всего от одной — охотника. Вот он отрубил кому-то руку, пронзил кого-то своим тесаком, разваливая на две части. Он мечется по всему острову, но ещё ни разу не попал в перекрестье прицела. Я превратился в безмолвного, неподвижного зрителя, все мои силы уходили на то, что бы пошевелить хоть чем-то, но ничего не получалось. Вдруг охотник встал ко мне спиной, красная точка прицела направлена четко в его затылок, одной рукой он поднимает чей-то шлем, в другой окровавленный тесак. Нет лучшего момента для выстрела, но я не могу пошевелиться. Всё, ничего не выйдет, рано мне ещё этой техникой пользоваться, но должен же быть выход? Мысли молнией проносятся в голове, и я резко возвращаю свою ауру.
Я говорил о том, что вначале было больно? Нет, больно стало сейчас. С меня в одно мгновение содрали кожу, оторвали все мышцы, переломали кости. Но главное, я дёрнулся от боли! Светящийся след от пули на мгновение соединил мою винтовку и голову охотника, а затем мой мир взорвался, и я закричал.
Мокрый, тёплый, шершавый язык лизнул меня в нос. Пёс лучился ощущением радости, счастья, он крутился вокруг меня, просил, что бы я с ним поиграл, кинул ему мячик, но я не мог не то, чтобы поднять руку, а просто открыть глаза. Я просто не чувствовал своего тела, а моё сознание плавало в ванной с морфием. Как же хорошо! И я растворился в этом хорошо. Совсем!
— Старшина, все готово. — доложил мне Гвоздь, и я встал в центре островка, чтобы оценить наши усилия.
Мы обустроились на совесть: окопы, натаскали камней, кто-то притащил пару тяжеленных брёвен, уж не знаю, где их нашли. Саперы заминировали буквально всё вокруг, а Риф поставил высоченную мачту, и вышел в эфир. Всё, как было приказано.
Выкрутили системы обнаружения противника на полную мощность, заняли позиции, и стали ждать. Час, два, только сердце стучит часто-часто, как же мне страшно, блин, а на третий час я заметил странные следы на воде. Ни шума, ни звуков, ни теплового излучения, во всех спектрах глухо, только вода плескалась неестественно, будто у неё на пути невидимое препятствие.
— На двенадцать часов противник. — кричу, и вскидываю автомат. — Огонь!
Ни одной пули мимо, вижу, как они отскакивают от охотника, правда, со стороны казалось, будто от воздуха. Тут не выдержали нервы у Хирша, и он активировал подрыв всех зарядов. Что тут началось, как будто мини шторм опустился на землю. Взрывы, брызги, летают комки земли и камни. Мимо меня пронеслась в воздухе какая-то рыбка. А охотник уже на берегу, стоит перед нами, невидимость отключил и хохочет, а наши пули застряли в его локальных щитах. А потом раз, и он уже на левом фланге, и одним махом сносит двоих человек из второго отделения.
Парни отбегают от него к мачте, стараются держаться подальше, а я почти в упор всаживаю в него очередь, и пытаюсь уйти в перекат. Не успел. Охотник сбивает меня на землю, и рубит сверху. Как Мелконян успел подставить под удар свой автомат, не понимаю, но и того мгновения, мне хватило, чтобы откатиться в сторону. А Мелкий (если выживем, не забыть попросить Роса присвоить ему позывной), в упор палит из своего покореженного оружия. Пули нет, зато струя разгонной плазмы бьет в охотника. Не вижу, какой результат, но Левон уже без руки, валится на землю, заливая всё кровью, будто из брандспойта, а враг уже снова рвётся к нашим, рубит еще несколько человек. А в голове у меня только и мечутся мысли:
— Где Туров? Почему не стреляет? Неужели его уже убили?!
Тут Пруха вместе с Гвоздём кидают в противника огромное бревно, отшвыривая того на берег, к самой воде, а охотник только ржёт.
— Слабенькие кадеты нынче пошли у империи. — сквозь хохот кричит он, вскидывая обе руки вверх, и в одной из них зажат шлем из которого капает кровь, кажется, это Опричников.
Да что же это, где Ростислав. У нас уже потери в восемь человек! Всего за две минуты боя! Блин, как же жить хочется! Мама!
И тут визор охотника взрывается кровавыми осколками, его тело падает перед нами на колени, а в воздухе висит след от пули. Да, Тур, да! Наконец-то! Мысли просто скачут, как бешенные. Мы сделали это, мы выжили. И вдруг я замечаю, что холм, где мы нору копали, просто разлетается на куски, и оттуда доносится такой дикий крик, полный боли и мучений, что волосы дыбом становятся. А потом всё затихает.
Гадел с Гусаром уже через две минуты были там, а я остался на месте, организовывать выживших.
— Будто бомбардировка прошлась, и вокруг ощутима сила. Её так много было, что, кажется, будто сквозь кисель продираешься. Ничего, пробились. — сказал Татарин, как только они вернулись. — Всё разворочено, а Тур лежит на земле с улыбкой, на губах кровавая пена, а он улыбается, и не дышит.
— Я пульса не нащупал, думал реанимировать, глянул, а компенсирующим костюм выдаёт диагнозы: кома, поражение мозга. — присоединился к нему Гусар. — Не рискнул, навредил бы. Тут госпиталь нужен.
Вот тебе бабушка и техника «мертвеца». Что ж, делать нечего, принимаю командование на себя. Хотел быть главным, вот и стал, только радости от этого никакой. Надо заниматься потерями.