Старуха с лорнетом
Шрифт:
– Все в порядке, бабуся! У меня очки!
– прокричал Митрохин, вскинув вверх руку с очками.- Где вы там, бабуся?-А вот она где. Не рвется уже против течения, а стоит чуть в стороне от основного потока, прижав свою сумку к груди, к сердцу. Ах, бедолага... Митрохин пробрался к ней, издалека показывая очки.- Вот они. Здесь!
Старуха вырвала очки из митрохинской руки, судорожно прижала их к щеке, всхлипнула.
– Сонечкин лорнет,-полушепотом произнесла она,единственная оставшаяся Сонечкина вещь. И чуть было... Ах, я вам так благодарна, молодой человек, так благодарна!
– Она доверительно коснулась рукава митрохинской куртки.Вы не представляете,
– вновь проникаясь пережитым ужасом, вскричала старуха. Она взяла странные эти очки за единственную дужку. Странная оптика в затейливой оправе. Действительно, лорнет... надо же... "Двойной лорнет, сносясь, наводит..."-вспомнилось Борису что-то школьное, давнее. Кто ж это наводил, а? А сейчас-то откуда она их выкопала?
Старуха навела лорнет на Митрохина.
– Целы!
– радостно вскричала она.- Стекла целы! Ах, дорогой вы мой, как я вам благодарна!
Митрохин смутился: ну уж... Старуха сложила лорнет, выпростала из-под мышки сумку. Ох и сумка! Что-то рыже-черное, старое, вытертое донельзя, с каким-то металлическим вензелем сбоку. "Ридикюль",- почему-то подумал Митрохин. Старуха, щелкнув замком, открыла этот самый ридикюль и бережно опустила в него лорнет. Борис успел увидеть внутри какой-то кулек и корешок массивной, с золотым тиснением, книги. Защелкнув замок и вернув ридикюль под мышку, старуха свободной рукой подхватила под руку засмущавшегося Бориса.
– Давайте-ка, юноша, постоим немного. Я все еще не могу прийти в себя. Прямо сердце зашлось! Единственная вещь, оставшаяся мне от Сонечки Мурановой - самого верного моего друга. Вы не торопитесь, юноша?
– Ну ясно... конечно же,- забормотал почти тридцатилетний Митрохин,- я сегодня вообще, раньше времени еду.
– Ну и чудесно!
– обрадовалась собеседница.- А вот тут и народу поменьше, вставайте-ка к колонне. Татьяна Антоновна,- представилась она неожиданно церемонно.
– Борис,- ответно представился Митрохин.
– Очень красивое имя,- улыбнулась Татьяна Антоновна. Была она одета в серую вязаную, очень старую кофту, кое-где аккуратно заштопанную, в длинную черную юбку. На ногах ее были простецкие туфли, тоже не вчера купленные. А эта блузка с тщательно отглаженным воротничком... Где она такую откопала? Мгновенная жалость царапнула Борисово сердце, он отвел глаза.
– Чепуха все это, милый юноша,- перехватив его взгляд, безмятежно сказала Татьяна Антоновна.- А я, дура старая, почитать вздумала наэскалаторе. А тут кто-то возьми да и толкни меня под руку, не намеренно, конечно. Ужас! Я - в крик, и все вокруг - в крик, и так и сяк меня костерят: сидели бы, мол, дома по утрам белые панамки, одуванчики божьи, мол, неймется им в часы пик в транспорт лезть, под ногами путаться!-Старуха беззлобно рассмеялась.-В общем-то правы они, конечно. Но мне сегодня обязательно надо побывать у Сонечки, и именно с утра: вечером я уезжаю. Кто знает, суждено ли вернуться? Она похоронена на Смоленском,-пояснила Татьяна Антонина,- дружочек мой бесценный. Сколько вместе прожито-пережито... А теперь, Боря, давайте-ка садиться. Только, бога ради, не вздумайте занимать для меня место. Встанем в уголок, поговорим, ладно?
Они вошли в мгновенно наполнившийся вагон, протиснулись в угол.
– Вы где выходите, Боря?
– спросила Татьяна Антоновна.- На Невском? Чудесно! И у меня там пересадка. А кстати, Боренька, простите за любопытство, кто вы по профессии?
– Инженер-конструктор.
– И это интересно? Это, если не секрет, не связано с космосом?
– Какой там космос,-ухмехнулся Митрохин,-обычный инженеришка. Работаю в НИИ "Бытпроммаш". Бытовые и промышленные машины,- пояснил он.- Полотеры, пылесосы, прочая такая ерунда, автоматы всякие.
– Да, конечно, малоромантичная работа,- с легкостью, так что Митрохин даже несколько обиделся, согласилась старушка.- Хотя и в этой области есть, наверное, простор для взлета мысли,-тут же поправилась она.
– М-мда...- неопределенно промямлил Борис.- "Лесная" уже,- качнул он головой в сторону замелькавшего зеленого пластика станции.
– Угу,- улыбнулась собеседница,- А вы случайно не пишете, Боря?
– Что вы?
– искренне изумился тот.- С какой стати?
– А музыка? Живопись? Какая-нибудь иная область искусства?
– Да нет, и не баловался даже никогда.
Старушка слегка вздохнула с непонятным для Митрохина сожалением.
– Татьяна Антоновна,-рещился-таки спросить Митрохин,- а что, разве этот лорнет такая уж удобная штука?
– Ах, конечно же нет, Боря,- оживилась старушка,- и в обычные дни я пользуюсь очками, как все нормальные люди. А лорнет я беру только тогда, когда езжу к Сонечке. Это уже традиция, так же как и Диккенс, которого я читаю там. Вы знаете, Боренька, ведь от других моих близких-ни могил, ни писем, ни фотографий не осталось. Ничего. А ваши родители живы, Боря?
– Нет,- коротко ответил Митрохин,- у меня только сестра в Севастополе.
...Так они стояли и разговаривали в углу, а когда вагон, сбиваясь с ровного хода, дергался и раскачивался, Митрохин придерживал старушку под локоть, а та благодарно улыбалась и кивала. На Невском толпа вынесла их из вагона и мгновенно схлынула: кому на пересадку, кому на выход. Пора было расставаться.
– Еще раз - огромное вам спасибо, Боренька. Славный вы человек. И знаете, у вас на переносице оспинка, как у моего старшего, у Стасика. Он погиб. Волховский фронт...- Татьяна Антоновна судорожно передохнула.
– Вот, ради бога, не побрезгуйте.- Она полезла в свой ридикюль, достала кулек и протянула его Митрохину.
В кульке было несколько коричнево-бурык комков с терпким, странным, удивительно приятным запахом.- Возьмите, возьмите, юноша. Это конфеты собственного моего изготовления. Берите одну. Больше я не предлагаю, да больше, пожалуй, и нельзя. Тут добавлено немного сока некоторых растений. Я ведь когда-то увлекалась ботаникой. Вы никогда не задумывались, Боря, какая сила движет одуванчиком, пробивающим головою асфальт? Впрочем, это неважно. Берите же, Боренька!
– Спасибо, Татьяна Антоновна!-Митрохин, чтоб, не дай бог, не обидеть старуху недоверием к ее самодельным сластям, вытянул из кулька один комок, сунул в рот. До чего же странный вкус... До чего ж замечательный вкус!..
– Ешьте, ешьте,- как-то торжественно проговорила Татьяна Антоновна,вы достойны, я уверена.
– До чего же вкусно!
– проглотив сладкую слюну, проговорил Митрохин.-А вы?
– А мне это уже ни к чему, милый юноша,- улыбнулась старая женщина.День взлета... Нет, это я не для себя делаю,- загадочно проговорила она, убирая кулек в ридикюль.- Ну, мне пора. Прощайте, Боря. Да будет этот день памятным для вас.- Она протянула Митрохину руку, и пожатие ее было неожиданно крепким и энергичным.- И все-таки жаль, Боря, что вы - не человек искусства. Ах, какая бы тут открылась возможность! Но это уже старческое брюзжание. Прощайте же.