Старуха
Шрифт:
— Не дам. Потому что еще не расписан. Мне, думаю, где-то неделю на описание понадобится или больше. Так что придется вам подождать.
— Теперь я понял, почему парторг вас называет вредной старухой! — развеселился профессор. — То есть понял почему вредной, а вот насчет старухи все же не совсем понятно.
— Николай Дмитриевич, Николай Дмитриевич! Ну что же непонятного-то! На меня просто внимательно посмотреть нужно — и сразу становится ясно, что я на всем факультете самая старая.
— Ну да, как это я сразу-то не сообразил? — откровенно заржал уже профессор Зелинский. — ладно… порядок навели — и можете быть свободны. Только вы, вредная старуха, а вы, Лена, мне сейчас поможете
Выйдя в коридор, Лена обеспокоенно спросила:
— Вера, а ты часом не заболела? Я имею в виду головой… не спятила? Я понимаю: что-то новое придумала, для полей полезное — но сейчас-то зима на дворе, в поля эту штуку никто не понесет! Можно же было не спеша, днем… а сейчас на тебя смотреть страшно.
— Лен, откровенно говоря, плевать мне на поля. То есть не то чтобы совсем плевать, но про них я Николаю Дмитриевичу все же наплела слегка.
— Что, в поля не подходит? А зачем тогда врала? Ведь когда обман откроется…
— Это не я сонная, а ты после воскресенья немножко тупая. У меня без полей есть где много влаги впитывать и наружу ее не выпускать. И у тебя, кстати, тоже: я же не просто так полимер в ватные пластины закатывала.
— Ой, а действительно… Ну ты и гений! А потом как ее чистить, как сушить?
— Никак. Выкидывать. Я же Зелинскому честно сказала: у полимера цена такая получится, что им поля засыпать — и то выгодно будет.
— Слушай, а ты мне такие же сделать сможешь?
— Только ты мне поможешь. Полимера я сделала грамм пятьдесят, на полсотни подкладок хватит — но в вату крошки запихивать довольно утомительно. Но это пока, а потом что-то малосерийного производства в лаборатории наладим. Хотя… Тут еще подумать нужно, кое-что просчитать внимательно. А сейчас скажи мне вот что: у нас в лаборатории титановые белила сухие есть?
— Нет, зачем они нам? Разве что в хозотделе спросить… А сколько тебе нужно?
— Пока еще не знаю… Зелинскому про белила не говори!
Глава 6
Профессор Зелинский, которому Вера все же отсыпала с чайную ложку «вещества», с большим интересом поэкспериментировал с кристалликами — и его очень сильно удивило, насколько эти «песчинки» увеличивались о объеме при впитывании воды. А вот химические свойства при этой вроде бы не изменялись — по крайней мере кислотность точно не менялась, а вода, вроде бы «плотно закупоренная» в большой прозрачной «ягодке», тем не менее все так же растворяла соль: это было хорошо видно при «растворении» солей окрашенных. И особенно сильно его изумило то, что если в кучку бесцветных «ягодок» кинуть одну окрашенную, а затем емкость с ними перемешать, то и все ранее бесцветные «капельки» очень быстро становились равномерно окрашенными — разве что самую малость медленнее, чем если бы он капнул раствор такой соли в простую воду.
Решив, что та, кто эту «сущность» придумала, сможет и какие-то пояснения по поводу удивительного поведения захваченной кристалликами воды дать, Николай Дмитриевич, закончив развлекаться с новым веществом, пошел в сторону аудитории, где эта девица «читала лекции». И, остановившись у приоткрытой двери, он с некоторым удивлением обнаружил, что та именно лекции и читала! То есть раньше-то он думал, что она просто организовала юных студентов для совместного обсуждения непонятных вопросов — а теперь со все возрастающим удивлением смотрел на творящееся в аудитории, и происходящее там у него в голове вообще никак не укладывалось:
— Так, переходим к следующей теме, — спокойно, громко и очень уверенно вещала стоящая на кафедре маленькая девочка. Именно девочка: Николай Дмитриевич отсюда, из дальней двери аудитории — то есть с относительно большого расстояния — никак не мог воспринять ее как уже взрослого человека.
— Итак, переходим, а кто из вас помнить, что там, собственно мы изучать-то должны?
— Старуха, в том расписании, что ты нам дала, написано «число… Авогарды?», иностранец он, что ли?
— И эти люди пришли учиться на физмат! Стыдно, товарищи, не знать, кто такой Лоренцо Романо Амедео Карло Авогадро, граф Кваренья и Черрето, просто позор какой-то! Авогадро — это великий итальянский физик… да не дергайтесь, он помер семьдесят лет как, и к угнетающим классам не относится. А ты, Васин, что, не прочитал в учебнике что я велела?
— Некогда было… я ночью вагоны разгружать ходил.
— Это не оправдание, так что иди встань в угол на пять минут и подумай о свеем поведении.
— Так все углы уже заняты!
— Тогда тебе назначается отложенный штраф: когда какой-то угол освободится, пойдешь и постоишь. А теперь про число Авогадро. Это число определяет сколько атомов любого вещества содержится в одном моле. А запомнить его очень просто: в Англии, да и в Америке вроде тоже, двадцать третьего октября празднуется День Крота, химиками празднуется, особенно студентами-химиками. И празднуется он с шести часов двух минут утра до шести часов и двух минут вечера.
— А причем здесь кроты?
— Я же сказала, что запомнить просто: по-английски крот — это mole, читается «мол», точно так же, как и химическая единица, — девочка написала слово на доске. — А еще дикие британцы, записывая дату, сначала пишут номер месяца, и только потом номер дня. Получается вот так: 6.02 10–23. То есть как раз число Авогадро: шесть и две сотых на десять в двадцать третьей степени. Я, конечно, эти атомы лично не пересчитывала, но предполагаю, что немец Оствальд, который, собственно, моль и придумал, считать все же умел. Теперь перейдем собственно к молю: Отсвальд — девочка хлопнула рукой по одной из лежащих на кафедре книжек — предложил считать эквивалентную массу относительно массы атома кислорода. Глупость, конечно, правильнее было бы считать ее относительно массы углерода-двенадцать, но пока и так сойдет. Так вот, зачем вообще нужен моль: эта единица позволяет для химической реакции подобрать реактивы так, чтобы использовать нужные количества вешеств, атомы поштучно не пересчитывая, а просто их взвешивая, ведь в одном моле любого вещества количество этих атомов одинаковое. То есть в двенадцати граммах углерода атомов столько же, сколько в грамме водорода — а, согласитесь, взвешивать химикаты куда как проще, чем атомы считать. Так, Васин, угол освободился, давай, иди думать…
— Иду уже… а почему ты говоришь, что лучше использовать углерод, да не любой, а именно углерод-двенадцать? Он чем от обычного-то отличается?
— Так, в угол не иди, я вижу, что думать ты все же не разучился. Каждый химический элемент состоит из кучи почти одинаковых атомов, но атомы только почти одинаковые, а на самом деле там присутствуют разные изотопы с совершенно различной атомной массой. Но в углероде изотоп с атомным весом двенадцать преобладает, а так как этот углерод сам по себе легче кислорода, извлечь из кучи именно этот изотоп довольно просто, поскольку разница в массе большая, процентов почти десять. Но вы это пока не запоминайте, вам это не нужно, а про углерод я сама для себя придумала, чтобы проще считать было. И с ним дефект массы тоже проще определять… тьфу на вас, с мысли сбили. Итак, в одном моде любого вещества содержится одинаковое количество атомов, поэтому расчеты химических реакций получаются гораздо проще. Рассмотрим это на следующих примерах…